Марго - [2]

— Что теперь будет со мной? — говорила она. — Я не могу жить одна. Где мне найти новую подругу? Та, которой я лишилась, была так дорога мне, я так с нею свыклась, что, несмотря на черную ее неблагодарность, мне жаль, что ее больше нет со мною. А кто поручится мне за новую? Какое доверие смогу я теперь питать к незнакомой женщине?

— Несчастье, которое вас- постигло, — отвечал ей г — н Депре, — будет еще тяжелее, если оно заставит усомниться в добродетели даже такую доверчивую душу, как ваша. На свете есть немало негодяев и множество лицемеров, но есть же и честные люди. Возьмите другую компаньонку. Выбирайте ее обдуманно, не спеша, но не будьте и чересчур подозрительны. Один раз ваше доверие обманули — тем больше оснований полагать, что во второй раз этого не случится.

— Должно быть, вы правы, — ответила г — жа Дорадур, — но я очень огорчена и нахожусь в большом затруднении. Я ни одной души не знаю в Париже. Не будете ли вы так добры навести справки и найти какую‑нибудь честную девушку? Ей будет у меня хорошо, а я, по крайней мере, смогу опереться на ее руку, когда пойду в церковь святого Франциска Ассизского.

Г — н Депре, постоянный обитатель Маре, был не слишком проворен и не обладал широким кругом знакомств. Однако он сразу же принялся за поиски, и несколько дней спустя у г — жи Дорадур появилась новая компаньонка, которую с^тга вскоре полюбила всем сердцем, так как была столь же привязчива, сколь добра. Однако по прошествии двух или трех месяцев новоприбывшую пришлось прогнать, так как она оказалась не то чтобы нечестной, но и не вполне честной. Это было для г — жи Дорадур новым огорчением. Она сделала попытку поискать еще, обращалась ко всем соседям, даже поместила объявление в «Справочном листке», — ей опять не повезло.

Когда ее охватило уныние. Опираясь на палку, добрая старушка стала одна ходить в церковь. Она решила дожить остаток дней без посторонней помощи, говорила она. И, напрягая все свои силы, пыталась скрыть от людей свое горе и свою старость. Однако, когда она поднималась по лестнице, ноги у нее дрожали, — ей было семьдесят пять лет! По вечерам она сидела у камина, опустив голову, праздно сложив руки. Одиночество было для нее невыносимо. Вскоре ее здоровье, и без того слабое, пошатнулось, и мало — помалу ока стала впадать в меланхолию.

У нее был единственный сын, по имени Гастон, рано избравший военное поприще и сейчас стоявший в гарнизоне. Она написала ему и, рассказав о своих горестях, попросила приехать, чтобы помочь в ее затруднениях. Гастон¹ нежно любил свою мать. Он попросил отпуск и получил его. Но, к несчастью, гарнизон его находился в Страсбурге — городе, который, как известно, изобилует самыми хорошенькими гризетками Франции. Только здесь можно встретить этих черноволосых немок, сочетающих в себе германскую томность и французскую живость. Гастон пользовался расположением двух миленьких табачных торговок, которым вовсе не хотелось его отпускать. Тщетно пытался он уговорить их, даже пошел на то, чтобы показать письмо, полученное от матери. Они придумали столько всяческих доводов, что в конце концов он сдался и со дня на день откладывал свой отъезд.

А за это время г — жа Дорадур уже серьезно занемогла. Она была от рождения такой веселой и уныние было ей так несвойственно, что оно могло стать для нее только болезнью. Доктора не знали, что с нею делать.

— Оставьте меня, — говорила она, — я хочу умереть одна. Раз все, кого я любила, меня покинули, к чему мне дорожить остатком жизни? Ведь эта жизнь никому больше не нужна.

В доме царили глубочайшая печаль и вместе с тем ужаснейший беспорядок. Слуги, видя, что госпожа их умирает, и зная, что ее завещание уже сделано, перестали заботиться о ней. Комнаты и мебель, некогда содержавшиеся в такой чистоте, теперь были запущены и покрылись пылью.

— О моя дорогая Урсула! — восклицала г — жа Дорадур. —

О моя милочка! Где ты? Ты бы разогнала всех этих бездельников.

Однажды днем, когда ей было особенно плохо, окружающие с удивлением увидели, что она вдруг приподнялась в постели, раздвинула полог и надела очки. В руке она держала письмо, которое ей только что подали и которое она распечатала с большой осторожностью. В верхней части почтового листка была красивая виньетка, изображавшая храм Дружбы с алтарем посредине и с двумя пылающими сердцами на алтаре. Все слова были написаны крупным косым почерком, выведены очень ровно, а на концах больших букв красовались длинные завитушки. Это было поздравление к Новому году, и в нем значилось приблизительно следующее:

«Милостивая государыня и дорогая крестная маменька!

Я беру в руки перо, чтобы пожелать вам счастья и благополучия в новом году, и пишу от имени всего нашего семейства, потому что никто у нас не знает грамоты, кроме меня. Ьатюшка, матушка и братья желают вам того же. До нас дошло, что вы занемогли, и мы молимся богу, чтобы он послал вам доброго здоровья, в надежде, что так оно и будет. Вместе с этим письмом и осмеливаюсь послать вам немного жареной свинины, и остаюсь, с любовью и уважением, Ваша крестница и покорная слуга