Марго, или Люблю-ненавижу - [2]

Я не знаю, как все было бы, если бы не он. И не хочу знать, потому что при всех неприятностях и ужасах моего нынешнего существования я ни за что не смогла бы отказаться от всего того, что было у меня с ним. Целый год, давно-давно, кажется, в другой жизни, я была так счастлива, что все остальное выглядит блеклым и вылинявшим, утерявшим первозданный вид. За год, что я провела с ним, я была бы готова отказаться от многих вещей – да, пожалуй, от всех. Потому что Алекс… чертов эмпат, копающийся в моем мозгу, дал мне такое нереальное счастье, что выпадает в жизни лишь единицам. Но, несмотря на это, я никогда не прощу его за то, что он сделал с моей душой. Никогда. Он знает и не пытается оправдаться. Он вообще никогда не оправдывается – он всегда прав. Непогрешимо, бесповоротно. Не могу сказать, что люблю его – нет. Но он – мой. А я – его. Его – даже если учесть, что я давно и относительно без проблем замужем, а мой муж – очень уважаемый человек. Но это другое. Это скорее якорь, возможность не погрузиться в безумие. Стабильность, надежность и чувство уверенности. Он любит меня, прощает мне такое, что другим и не снилось, оберегает меня и понимает. Но он – не Алекс. Он чудесный, спокойный, умный и надежный – но не Алекс.

Когда-то давно

Я бежала на тренировку по заснеженной Москве, стараясь не поскользнуться и не упасть. Спортивная сумка хлопала по боку, но я не обращала внимания – только бы успеть, не опоздать, иначе Ольга Петровна непременно позвонит матери и расскажет о нарушении режима, а это чревато очередным скандалом. Как раз сегодня в школе решили устроить генеральную репетицию предстоящей встречи с гостями из Англии. Я училась в специализированной школе с английским уклоном, очень престижной и элитной, попасть туда было сложно, но благодаря обнаружившимся способностям я без труда выдержала вступительные испытания. Нагрузки были аховые, уроков задавали столько, что приходилось сидеть с учебниками повсюду – по дороге на тренировку, с тренировки, в перерывах между занятиями и даже дома до глубокой ночи. Кроме того, я серьезно занималась теннисом, участвовала в соревнованиях и часто уезжала на сборы. Свободного времени не было совсем, ни о каких походах в кино или просто о прогулках с подружками не велось и речи – мать жестко следила за соблюдением режима и всякий раз наказывала за малейшие промахи. Мне уже в ту пору казалось, что мать мстит мне за развод с отцом. Уже в тринадцать лет я считала, что отец просто спасал свою жизнь и здравый рассудок, а потому и ушел из семьи, не вынеся постоянных придирок и скандалов. Мы часто виделись с ним, ездили отдыхать с его новой семьей, и всякий раз это вызывало у матери неконтролируемые приступы ярости. Но к тому времени я уже научилась не реагировать, отстраняться и не слушать оскорблений в свой адрес. Открытая и доброжелательная от природы, дома я превращалась в затравленного зверька, забивающегося в угол при звуке громкого голоса. «Папочка, пожалуйста, забери меня к себе, – просила я, сидя с ногами на подоконнике за тяжелой темно-красной портьерой среди любимых матерью фиалок. – Я буду нянчить твоих детей, буду убирать квартиру, чтобы это не приходилось делать Ларисе, я буду самой послушной – только забери».

Отец даже не догадывался о том, что происходит в его бывшей семье, – я никогда не жаловалась ему, никогда ничего не рассказывала, а в ответ на вопрос «как дела?» только пожимала плечами и бросала расплывчатое: «Все в порядке, папа».

…На тренировку я успела, забежав в зал буквально за минуту до начала. Во время занятий мне удавалось забыть о своих проблемах, отвлечься от них и целиком отдаваться любимому делу. Тренер была довольна успехами – в тринадцать лет я подавала большие надежды и даже выиграла пару довольно престижных турниров в стране. Однако после тренировки нужно снова идти домой – туда, где ничего, кроме крика и недовольства, меня не ждало.

Я любила мать и всякий раз пыталась найти оправдание ее поступкам. Я понимала, что одной, без мужской поддержки и внимания, тяжело, что она устает на работе, что старается дать мне все лучшее. Но порой так не хватало простой возможности сесть рядом на диван и рассказать что-то о школьной жизни, о тренировках, да просто прочитать, наконец, свои стихи, которых было написано уже две толстые тетради в клетку. Мать, холодная, неприступная, не давала такой возможности, и я довольствовалась одинокими посиделками на любимом подоконнике в детской.

Москва, начало двухтысячных

Свою «крупную рыбу» я все-таки выловила. Это случилось в Каннах, куда Рома взял меня с собой на выставку для профессионалов рынка недвижимости. Он даже согласился везти меня туда за свой счет, так как считал, что это полезно для завязывания знакомств и более тесного неформального общения с чиновниками и профессионалами в области недвижимости. Рома, правда, не подозревал, что уже давно я выдаю себя за свободную женщину, потому что интуиция подсказывала мне, что так полезнее для бизнеса и завязывания знакомств – броская внешность сразу притягивала ко мне мужчин разных калибров, а тот факт, что я замужем, не всегда способствовал контакту. Нет, я не спала с потенциальными клиентами направо и налево, но от легкого флирта не отказывалась. Свою близость к Роме я оправдывала в глазах посторонних тем, что мы якобы брат и сестра – благо отчество у нас одно, и это служило дополнительным фактором, заставлявшим бизнесменов сводить знакомство со мной: Рома был широко известен как прекрасный журналист. А пиар значит много, и всем хотелось попасть «под перо» такого обозревателя, как Рома, заполучить интервью с фотографией в том издании, где он трудился. Словом, у нас с мужем было негласное соглашение – не влезать в то, что творится за кулисами бизнеса, и не мешать друг другу работать.