Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов - [37]
Настроения тылоополченцев также напрямую зависели от состояния частей. И хотя общее положение в батальонах и ротах улучшилось, до конца 1936 г. так и не были «изжиты» случаи «практических действий во вред производству» и «антисоветские высказывания». Пик активности последних пришелся на начало 1935 г. (после убийства С. М. Кирова). Тылоополченец 34-го батальона Клемашин говорил: «Одного убили, один сам сдох, остальные тоже подохнут, а что я их боюсь? я в колхозе навернул двигатель — он разлетелся во все стороны, — отсидел 2–3 месяца и опять свободен». Тылоополченец того же батальона Суящев говорил: «Не жалею Кирова, вот жаль Николаева, который убил Кирова, не верю, что расстреляли Николаева, ибо если бы его расстреляли, — восстанет иностранная буржуазия, т. к. она борется за наши интересы». Тылоополченец Гамазов: «Сегодня день отдыха (день смерти Ленина), я радуюсь, что погиб наш враг, через которого мы страдаем». Тылоополченец Мамаев: «Вот если бы был хороший руководитель, я бы первый пошел громить всех, забрали зиновьевцев, но ведь не всех, они теперь будут применять другие методы, а к тому времени подойдет заграница». Тылоополченец 50-го батальона Самойлов говорил: «Почему раньше царское правительство не расстреливало, а теперь за одного Кирова расстреляли десятки людей»[158].
Аналогичные высказывания, а также факты мелких диверсий на производстве отмечались в 30-м и других батальонах. Большинство этих случаев выявлялись работниками УГБ НКВД. Через последних, а позднее и из политдонесений инспекторов об этих фактах становилось известно начальнику УТО. 17 января 1935 г. начальник ПО УТО РККА Корявов направил в части директиву, в которой резко критиковал «недостаточную классовую бдительность» начсостава и его медлительность в принятии жестких мер по пресечению деятельности «контрреволюционных группировок». При чтении этого документа, полного гневного пафоса, создается впечатление, что он написан скорее для оправдания перед вышестоящим руководством, нежели для подчиненных: «В практике работы частей т/о уже неоднократно были неопровержимо установлены случаи недостаточной классово-революционной бдительности, а иногда и ее прямое притупление.
Начальствующий состав, подчас даже коммунисты забывают о том, что они имеют дело не с красноармейцами, а с тылоополченцами, с этим отрепьем человеческого общества, остатками разгромленного, но еще окончательно не добитого кулачества — этого злейшего врага Пролетарской диктатуры, бешено сопротивляющегося всеми силами и средствами победному шествию Социализма…
Только в результате преступного попустительства и притупления кл[ассовой] бдительности в п[артийных]/о[рганизациях] и политаппарате стало возможным возникновение и существование к[онтр]-р[еволюционных] группировок в 39, 50 и 53 батальонах…
Вскрытая в декабре м-це 1934 г. в 53-м батальоне к[онтр]-р[еволюционная] группировка из отъявленного охвостья разгромленного кулачества — этих ярых врагов пролетариата, пропагандировавшая убийство вождей партии и пролетариата в связи с убийством С. М. Кирова, причем политрук 2-й роты Кузнецов получил заявление от т/о Михайлова о к[онтр]-р[еволюционной] деятельности Кайгородова и других, продержал у себя это заявление десять дней…
Пора, наконец, покончить все эти недопустимые безобразия и по-настоящему, по-большевистски работать над повышением кл[ассово-]рев[олюционной] бдительности п[олит]/о[рганиза]ций и всего начсостава частей»[159].
Какой-либо существенной мобилизующей роли данный документ, в силу своей стереотипности, не сыграл. В частях продолжали совершаться преступления и грубые дисциплинарные проступки. В одной только Хабаровской бригаде в апреле 1936 г. было совершено 373 дисциплинарных проступка, в т. ч. 34 случая неточного исполнения приказаний, 31 — неисполнения приказаний, 30 — пререканий с начсоставом и его оскорблений, 28 — пьянства, 17 драк и хулиганских выходок, 13 самовольных отлучек, 12 самовольных уходов с работы и др.[160]
С середины 1936 г., когда стало известно о том, что с принятием новой Конституции возможно все тылоополченцы (кроме осужденных) будут сразу восстановлены в правах, настроения тылоополченцев значительно улучшились. Отмечались даже единичные случаи подачи военнообязанными «лишенцами» заявлений с просьбой принять их в части т. о. добровольцами. Тылоополченцы рассчитывали, что при восстановлении в правах их оденут в красноармейскую форму, отношение к ним сразу станет таким же, как и к военнослужащим РККА.
Однако последующие события показали, что даже после переформирования частей т. о. в строительные, принятия «красной» присяги и переодевания в красноармейскую форму ни тылоополченцев, ни начсостав строительных частей кадровые военные РККА «за своих» не приняли, относились к ним свысока и всячески ущемляли в правах. Для вновь сформированных строительных частей были характерны те же пороки, что частям т. о. начального периода (1930–1931 гг.): систематические перебои в питании и выплате жалованья, размещение в незаконченных и не сданных в эксплуатацию сараях, складах, конюшнях и т. п. Строительно-квартирные отделы военных округов и военно-строительные участки в большинстве не выполняли договорных обязательств перед частями, лучшую работу отдавали вольнонаемным рабочим, не полностью загружали части работой и несвоевременно выплачивали зарплату. Начсостав строительных батальонов и их жен не пускали в магазины «Военторга», а если и пускали, то обслуживали в последнюю очередь после командиров и членов семей строевых частей. Детям командиров стройбатов не предоставлялись путевки в оздоровительные учреждения, красноармейцев стройбатов не допускали в кино, клубы строевых частей и не разрешали ходить по городу (даже с увольнительными записками) по причине якобы грязной одежды. Во многих гарнизонах командиры и красноармейцы относились к военнослужащим стройбатов с пренебрежением.
