Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы) - [210]

Третьей составляющей государственной политики принудительных миграций 1930-х гг. выступал геополитический императив. Частью мероприятий по укреплению обороноспособности границ являлась «зачистка» пограничных территорий (и, шире, приграничных районов) от «неблагонадежных» «социально-опасных элементов». Первыми в ряду ставших впоследствии плановыми и массовыми принудительных миграций из приграничных регионов были переселения в глубь страны (в Сибирь) «социально-опасных элементов» осенью 1929 г. из районов Украины, Белоруссии и Северо-Запада РСФСР. Предусматривалось значительное по масштабам (несколько тысяч семей) «добровольное» переселение «неблагонадежных» групп населения, куда, наряду с имевшими родственников за границей и контрабандистами, зачислялись и «кулацкие» элементы. Начавшееся перемещение из западных в восточные районы страны коснулось к моменту массового «раскулачивания» нескольких сотен семей. В последующие годы территориальные «зачистки» носили смешанный характер, когда объектами репрессий становились как отдельные социальные («кулаки», «бывшие» и т. д.), так и этнические (поляки, немцы, корейцы и др.) группы.

В контексте стратегических установок сталинского режима феномен спецпоселений и системы принудительного труда являлся производным от перманентных «чисток», которые можно трактовать как выявление, ограничение и изоляцию слоев, групп и индивидов, признававшихся режимом потенциально или реально опасными для его существования. Принудительные миграции – не что иное, как технологически осуществляемые спецслужбами с опорой на другие государственные и общественные структуры операции по перемещению «вычищенных» из стратегических местностей (крупные города, приграничные территории и т. д.) в отдаленные территории с установлением для репрессированных особых режимных правил и ограничений, предусматривавших исполнение государственных трудовых повинностей. В 1930 г. депортация выполняла функцию «зачистки» от «кулаков» территорий «сплошной коллективизации». В 1931–1932 гг. высылка крестьян мотивировалась «очисткой» от «кулаков» колхозов и промышленных предприятий. Высылка 1933 г. выполняла задачи отселения от границ «неблагонадежных» элементов, «очистки» городов от маргинальных элементов после введения паспортной системы. Государственная политика в данном аспекте носила стабильный и предсказуемый характер: путем принудительных миграций страна делилась на «чистые», маргинальные и промежуточные территории. Отнюдь не случайно, что к моменту Большого террора спецорганы (НКВД) осуществляли не только специальные (репрессивные), но и плановые, добровольные переселения: в структуре НКВД в 1937–1939 гг. существовал переселенческий отдел, перенявший функции Всесоюзного переселенческого комитета.

Органы власти и управления не только определяли масштабы и направления принудительных миграций, но и стремились к установлению максимально полного и эффективного контроля и управляемости «контингентов» спецпереселенцев. Важным направлением повседневной практики стало выстраивание механизмов, определявших взаимодействие местных жителей и спецпереселенцев. Существование ограничительных и изоляционных процедур для проживавших в спецпоселках только отчасти решало проблему подконтрольности связей коренных жителей с пришлыми. Спектр взаимоотношений был самым широким – от конфликтных до дружеских. На характер взаимоотношений «вольного» населения со спецпереселенцами влияли такие факторы, как организационная сторона расселения (регулирование пользования освоенными земельными, лесными и водными ресурсами), снабжение спецпереселенцев продуктами и предметами первой необходимости (недостаток снабжения вызывал бродяжничество, воровство у местного населения и т. д.), этнокультурная совместимость (высокая у переселенцев из южных районов Сибири и низкая у переселенцев с Кавказа или изСредней Азии).

Не отличалась полной однородностью и сама масса спецпереселенцев. Несмотря на то, что социально-демографической доминантой выступала крестьянская семья, существовали различные ее варианты. Складывались устойчивые группы семей, сохранявшие сложившиеся родственные и поселенческие связи, чему способствовали компактность высылки из определенных территорий (сельсовета, района) и столь же компактное расселение данных семей в спецпоселках. Действовали в ряде случаев и этноконфессиональные связи и отношения (высылки немцев-меннонитов, украинцев, башкир и др.). Этнокультурные взаимоотношения на спецпоселении также имели широкий диапазон проявлений – от неприязни до конфликтов. Цель настоящего раздела состоит в реконструкции групповых и индивидуальных поведенческих реакций на репрессивные действия власти и те перспективы и возможности, которые им предоставляла повседневная жизнедеятельность на спецпоселении.

Выше приводилось достаточно эмпирических данных о том, какой характер носила государственная политика по отношению к спецпереселенцам, в каком направлении она эволюционировала, насколько значительным оказывался разрыв между директивными документами и реальной практикой их воплощения. Реакция спецпереселенческой массы на действия органов власти отражала широкий спектр поведенческих позиций – от полной апатии и покорности до активных форм протеста. Спецорганы, которые были обязаны фиксировать настроения и действия репрессированных крестьян, безусловно обращали первоочередное внимание на наиболее заметные поведенческие реакции спецпереселенцев – положительного (темпы обустройства на новых территориях, активность на производстве и т. д.) и отрицательного (неповиновение, побеги и т. д.) характера.