— Вы там с ума сошли?!
— Почему? — очень удивился режиссер передачи.
— У вас человек без штанов стоит!
— Какой человек? — режиссер перевел взгляд с мониторов в зал.
— Мужик этот, булочник!
Он опять посмотрел — все нормально, мужик недорого, но прилично одет, вот опять тычет на оппонента, и Соколов что-то у того переспрашивает.
Он вдруг понял — Васька Безуглов — талантливый, сукин сын, который озвучивает на телевидении почти все известные голоса. Когда они с Соколовым зашли выпить кофе, группа с Безугловым, отснявшая очередной сериал, сидела за сдвинутыми столами, и Васька хитро на них посмотрел. Болтает, значит, сейчас из кафе по мобильнику.
— Кончай, Васька, мы работаем.
— Ка-кой я тебе Васька!
Режиссер положил трубку и нажал кнопку режима «молчание».
Передача откровенно шла «в одну сторону», выслушав, безразлично, очередные декларации про «стабильность» и «шаг за шагом», Соколов хотел обратиться к симпатичному мужичку-работяге, но услышал в заключение деклараций:
— На том стояла и стоять будет наша партия!
— Ну, — улыбнулся мужик, — будет стоять или не будет, мы еще посмотрим.
— А с чем пирожки печете?
— Разные: с капустой, со сладостями.
— И мясные?
— А как же — с кот… с которыми много хлопот. Да вон, попробуйте, я прихватил несколько ящичков.
Он хлопнул в ладоши, и в зале появились молодые румяные молодцы во всем белом от колпаков до бахил.
Пошла быстрая раздача пирожков публике — каждый в оберточке, чтобы не пачкались пальцы, — румяный молодец одарил также экспертов-судей, поднес оппоненту и Соколову, оппонент демонстративно отказался, а Соколов почувствовав приятный аромат мяса и хорошего теста, взял сразу два.
Кажется, он взял потом еще два.
Передача закончилась с огромнейшим перевесом в пользу хорошего мужика, зал пустой, режиссер вышел из аппаратной.
— Робертыч, ну хватит жрать. Нам бы оставили.
— А вкусные!
«Сделал дело — гуляй смело».
Смело еще потому, что семья сейчас купается в Красном море, и на удобном таком расстоянии, ну, не может он не позволить себе эту журналисточку — интеллектуалочку с умными игривыми глазками.
Рабочие разбирают сцену и говорят между собой, что кошатиной очень воняет.
С интеллектуалочками как-то иначе совсем, как-то это переходит элегантно у них от одного к другому.
Она ждет у машины, и Соколов заспешил.
Еще ему нравилось, что она зовет его на ты и по фамилии, и с хорошим юмором девочка.
Опоздал не он, а она — ах, простительно!
Он включил зажигание…
— Соколов, что это?
— Что?
— Вонь кошачья.
Откуда в салоне его автомобиля вообще какая-то вонь? Или масло где-нибудь подтекает?
— Фу, Соколов, ты нарочно?
— Что нарочно?
— Намазался чем-то, я не знаю. От тебя кошатиной невозможно прет.
Он опять удивился такой нелепости и услышал:
— Соколов… я никуда не поеду.
Память, всесильная память, сложила теперь всё в единое целое, и это целое вызывает ощущение легкого ужаса.
Даже не легкого, иногда.
Разбитое по фрагментам, оно и выглядело частными случаями различных уводов денег и крупных хищений, оставшихся в подавляющем большинстве в виде закрытых или безнадежно неоконченных дел.
А вместе всё, всё вместе — каким страшным носителем информации, разум сказал, он является!
Да как же они до сих пор не поняли и не добрались до него — и те, что эти, и те, что те.
«Второй контрольный» — маячит теперь в голове будто из очередного телевизионного сообщения, то есть про пулю в его голове.
Бежать!
Если это не случится сегодня, то завтра или послезавтра.
Да как оно еще не произошло?!
Министр перекрестился… потом еще несколько раз.
Бежать!
Куда?..
В Швейцарию, к Карле Дельпонте — любит немолодых мужиков старая кляча.
С деньгами вот только…
А что с деньгами, вот они деньги — у него в голове!
Пока там нет еще пули.
Сиди и строчи на компьютере.
Какой там Коржаков с его книжицей про пьяного Ельцина!
Миллионами отчетливо пахнет.
Поле летнее, северной природы — цветочки маленькие редкие, застенчиво нежные. Ноги легко ступают по сухой, мшистой немного, почве, на которой ярко-зелеными кружочками разбросан лишайник.
Тепло, хорошо.
Рядом труба, уходящая строгой линией к горизонту.
Труба выше пояса, тепловатая, приятно, на ощупь.
В трубе иногда что-то цыкает — газовый конденсат идет под напором, и иногда там возникают воздушные пузыри.
Труба, словно линия жизни — бесконечная, говорящая, что и жизнь никогда не кончится.
Хорошо так идти… идти и идти.
Ни души кругом — он и труба.
Даже в воздухе ничего не летает.
Небо… ноги остановились, чтобы рассмотреть высокие отдельными кучками облачка…
Славные.
Отчего-то взглянул назад.
Показалось, сначала, туман вдалеке широко расстелился, но не светлый, коричневатый какой-то… и будто шевелится… весь колеблется и шевелится… не туман вовсе — контуры людей из него выступают… много людей, очень… видны теперь хорошо… и передние, и за ними… там за ними еще… вдоль трубы прут вовсю, а другие — с горизонтов-боков — к ним стекаются.
Быстро как.
Он тоже быстро пошел.
Оглянулся — нет, расстояние все равно сокращается.
Еще быстрее пошел.
Оглянулся… и побежал.
В тишине — неприятной и давящей.
* * *
На похороны одного из главных авторитетов России, разумеется, было отправлено несколько сотрудников ФСБ пронаблюдать процедуру и поработать прослушкой.
