Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - [52]

Этот инцидент дал Маргарите понять, что жить в По ей невозможно, и с того момента она решила покинуть столицу наваррских суверенов и «дала себе клятву никогда не появляться в Беарне, пока он не станет католическим». Брантом, который уехал вместе с Екатериной, но до которого через общих знакомых нередко доходили отголоски происходящего при наваррском дворе, тоже сообщает, что она «поклялась и заявила, что ноги ее [больше] не будет в этой стране, тем более что она хотела свободно исповедовать свою религию»[239]. Но в деле Ле Пена больше всего смущает отсутствие доброй воли у Генриха. Конечно, он не мог откровенно попрать религиозные законы Беарна ради жены, но почему он разрешил простому секретарю так к ней обращаться и почему она должна была столько настаивать, прежде чем он уволил Ле Пена? Может быть, — задается вопросом королева, — он подпал под влияние Ребур[240], одной из ее фрейлин, в которую влюбился после отъезда м-ль д'Айала? Ведь это действительно была «девушка со злобным нравом, которая совсем не любила меня и чинила мне все возможные козни, какие только могла». Обоснованное подозрение. Когда муж имел дело с г-жой де Сов, Маргарита видела, что он отдаляется от нее, игнорирует ее, и смирялась с этим — законы внебрачной любви, особенно если ее практикуют обе стороны, никоим образом не требуют от супругов сохранять взаимное доверие. В истории с Ребур она открыла для себя новую грань личности своего спутника жизни, грань, которая ошеломила ее, как вскоре ошеломит весь французский двор: когда король Наварры влюблялся, он забывал о правилах приличия и вел себя с супругой как с последней из служанок.

Изоляция королевы в начале лета 1579 г. усугубилась и оттого, что ее канцлер Ги дю Фор де Пибрак, который влюбился в нее с тех пор, как поступил к ней на службу, и казался всецело ей преданным, возможно, не столь хорошо служил ее интересам, как делал вид. Позже она его обвинит, что он вел «двойную игру» в отношении Ле Пена, и он смиренно оправдается перед ней, заверив в своем усердии и тонко напомнив: «Не Вы ли, мадам, говорили мне тогда и еще сто раз с тех пор, что умерли бы от скуки и тоски в этом месте без моей поддержки?»[241]

Однако Маргарита не сдалась. Она приняла сторону угнетенных католиков и попросила своего брата-короля вступиться за них. Чтобы не ставить ее в слишком щекотливое положение, Екатерина попросила сына не упоминать в письмах имя той, что известила их об участи католиков города По[242]. Эта предосторожность выглядит совсем бесполезной — королева выступала с открытым забралом, и Генрих III обратился к королю Наваррскому с просьбой восстановить свободу католического культа в Беарне: «К чему Вас тем более должно побудить и подтолкнуть присутствие королевы Наваррской, моей доброй сестры, ибо взоры всех названных католиков прикованы к ней в надежде, каковую они обрели, — получить эту милость при Вашем содействии»[243]. Взамен Корона опиралась на Маргариту и ее канцлера, пытаясь не допустить созыва протестантского собора, который в ближайшее время был намечен в Монтобане[244]. Им этого сделать не удалось. Правда, можно задаться вопросом, было ли у королевы горячее желание расстраивать замысел, осуществление которого позволяло ей как минимум уехать из Беарна…

В середине июня суверены Наварры действительно покинули свою столицу. Как и надеялась Маргарита, этот отъезд принес ей некоторую передышку, тем более что Ребур, заболев, осталась в По, и «король мой муж, не видя ее, потерял к ней интерес, начав оказывать знаки внимания Фоссез[245], в то время еще совсем ребенку, которая была гораздо красивее и добрее». Но уже по дороге, в маленьком городке Эозе, где кортежу пришлось остановиться, Маргарита по-настоящему помирилась с мужем: он слег «с очень сильным жаром, сопровождающимся головными болями, который продолжался в течение семнадцати дней, в течение которых он не знал покоя ни днем, ни ночью. Ему постоянно требовалось перестилать кровать». Поскольку она не отходила от его изголовья, она вновь обрела его благосклонность, равно как и уважение его друзей, особенно его кузена виконта де Тюренна. Наконец начались лучшие дни ее первого пребывания в Гаскони.

Глава VII Неракский двор между развлечениями и состоянием войны (1579–1581)

В начале августа 1579 г. суверены Наварры вернулись в Нерак и решили обосноваться там постоянно. Начался период мира и благополучия, который будет вспоминать не одна только Маргарита. Тем не менее счастливая праздность, описанная ею в «Мемуарах», началась не столь внезапно, как утверждает она. С одной стороны, как ни укреплялся мир, совершенно прочным он пока не был, и королеве то и дело приходилось что-либо предпринимать ради его сохранения. Во время Монтобанского собора она сделала все, что могла, как просил ее Генрих III, чтобы упрочить согласие и успокоить католиков, которых встревожило это большое протестантское собрание[246]. Екатерина в переписке с королем Наваррским настаивала, чтобы он передавал жене все письма, получаемые от нее, и не возражал, если его жена будет отстаивать позиции Короны. В конце августа, когда отношения между королем Наваррским и Бироном снова обострились, королева-мать призвала дочь потребовать от маршала, чтобы тот действенно соблюдал условия мирного договора