Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - [20]

Теперь рассмотрим текст Маргариты, для которого на этой первой стадии характерна крайняя сдержанность — королева не назначает никого виновным и довольствуется описанием паники, вызванной в протестантском лагере оплошностью наемного убийцы: «Покушение на адмирала оскорбило всех исповедующих религию [гугенотов] и повергло их в отчаяние». Однако немного дальше Маргарита возвращается к вопросу о причине покушения, упоминая два обращения к Карлу — сначала Екатерины, а потом Альбера де Гонди, графа де Реца: «Король Карл сильно заподозрил, что названный Моревер осуществил свой замысел по поручению господина де Гиза […], и был настолько разгневан на господина де Гиза, что поклялся осуществить в отношении него правосудие. И если бы господин де Гиз не скрылся в тот же день, король приказал бы его схватить. Королева-мать никогда еще не прилагала столько стараний, чтобы убедить короля Карла, что покушение было совершено ради блага его королевства». Рец пошел еще дальше, сообщив суверену, «что покушение на адмирала не было делом одного лишь господина де Гиза» и что «в нем участвовали» мать Карла и его брат герцог Анжуйский. Надо ли из описания Екатерины, которая примиряется с покушением и пытается его оправдать, а потом из «откровений» Реца делать вывод, что Маргарита обвиняет Екатерину и герцога Анжуйского в убийстве адмирала Колиньи и проговаривается об этом обвинении лишь после того, как попыталась обойти его молчанием? Это возможно, по не факт, тем более что еще чуть дальше она назовет инициаторами трагедии тех, кто «затеял это дело», отделив их от матери. Таким образом, внимательное чтение текста показывает: если здесь и названы виновные, то это Гизы. Что касается поведения Екатерины и Реца, оно легко объясняется в рамках «второго акта» Варфоломеевской ночи.

Этот второй акт, в котором белых пятен столько же, сколько и в первом, был вызван решением устранить главных руководителей гугенотской партии, принятым Короной, вероятно, в субботу во второй половине дня. Чем было вызвано это решение? Мнения источников и историков об этом снова расходятся. Однако с тех пор, как тезис о предумышленности (сторонники которого считали ответственными за каждый акт одних и тех же лиц) был отвергнут, сложился широкий консенсус: в принятии этого решения была виновна исключительно паника. В самом деле, покушение Моревера, как подтверждают все свидетельства, чрезвычайно усилило напряжение меж обеими партиями — с одной стороны, и Париже — с другой. Среди протестантов, которые чувствовали себя и ловушке и каждый день могли ощутить, как враждебно относятся к мим в столице, многие считали, что надо бежать, но Карл обещал им поддержку и правосудие и лично пришел к постели раненого Колиньи со всей королевской семьей. После этого Екатерину, герцога Анжуйского и Гизов могли повергнуть в панику опасения, что королевский суд вскоре уличит их и насильственно отстранит от власти — если только они были причастны к покушению. Но недавние исследования делают акцент на другой причине для страха — связанной с возбуждением, которое воцарилось в Париже. Действительно, пока королевская семья побиралась до жилища Колиньи, Екатерина могла очень ясно оценить, какая опасность нависнет над французской монархией, если Карл станет упорствовать в своих намерениях: арест вождя католиков вызвал бы восстание в столице, которая была тесно связана с Лотарингцами и фанатизм которой уже несколько месяцев подогревали приходские священники, враждебно воспринявшие новый альянс между реформатами и Короной. Королева-мать несомненно поняла: насколько бы Гизы ни были причастны к покушению, нет и речи о том, чтобы тронуть их хоть пальцем. К тому же самые мстительные из реформатов, рассчитывая на поддержку Карла, усугубили эту тревогу, как сообщает Маргарита: Пардайан-старший и некоторые другие предводители гугенотов говорили с королевой-матерью в таких выражениях, что заставили ее подумать, не возникло ли у них дурное намерение в отношении ее самой».

Таким образом, пойти на превентивные меры — то есть устранить самую слабую в политическом и небольшую в численном отношении сторону в конфликте, который казался неизбежным, — главных вождей Короны — вполне определенно побудил страх гражданской войны. Но кто был инициатором этого решения? Екатерина? Карл? Герцог Анжуйский? Гиз? Герцогиня Немурская? Маршал де Таванн? Канцлер Рене де Бираг? Герцог Неверский? Граф де Рец? Как очевидцы, так и историки предлагали эти имена, не имея возможности выбрать кого-то окончательно. Маргарита пишет, что «по предложению господина де Гиза и моего брата [герцога Анжуйского] […] было принято решение пресечь их возможные действия [убить их]. Совет этот [сначала] не был одобрен королем Карлом, который весьма благоволил к господину адмиралу, господину де Ларошфуко, Телиньи, Ла Ну и иным руководителям этой религии и рассчитывал, что они послужат ему во Фландрии[75]. И, как я услышала от него самого, для него было слишком большой болью согласиться с этим решением. Если бы ему не внушили, что речь идет о его жизни и о его государстве, он никогда бы не принял такого совета». Эта версия при нынешнем состоянии знаний почти неоспорима. Герцог Анжуйский, как известно, в эти трагические часы не раз сам выбирался в Париж и мог «ощутить пульс» столицы даже лучше, чем Екатерина; Гиз тоже покидал Лувр. Вспомним, что они были тогда очень близки и, конечно, меньше всех поддерживали политику соглашения с гугенотами. Так что вполне правдоподобно, что их, возможно, выглядевших тогда самыми решительными, в те часы смятения умов могли поддержать и другие вожди Короны.