Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - [167]
Этот недостаток строгости побудил автора в последней главе исследования, озаглавленной «Настоящее лицо королевы Марго», вернуться к традиционному образу женщины, якобы представлявшей собой «постоянное противоречие». Так сформулировав загадку, Ратель предложила решение в духе натуралистических теорий, унаследованных от XIX в.: «Возможно, разгадкой служит ее происхождение от Валуа и Медичи», слияние в ее жилах «крови двух родов». Наконец, может быть, сознавая, что зашла в тупик, она предложила сменить угол зрения, показав ход собственных мыслей: «Однако есть кое-что поинтереснее, чем "излишества" королевы Маргариты, — это роль, которую она смогла сыграть в свое время, не только политическая, в исполнении которой она выказала столько мудрости и верности, но также литературная и социальная»[851]. Эта неспособность принципиально поставить под сомнение легенду, отказ выйти за пределы частного исследования, несомненно, отражают трудности Симоны Ратель, пытавшейся найти себе место в среде, в то время исключительно мужской, и, конечно, обладавшей «чувством смешного». Даже если чуткость помогла ей отвергнуть нелепости, когда-то высказанные ее коллегами, она сама поставила пределы собственной смелости, в основном поддержав господствующие взгляды и подчеркнуто отмежевавшись от персонажа, псе еще слишком символического, по общему мнению.
Диссертация, которую Жак Лаво посвятил Филиппу Депорту и опубликовал в 1936 г., тоже освещает место Маргариты в литературной жизни своего времени, но в 1572–1578 гг. Анализируя «возрождение петраркизма и влияние женщин около 1570 г.»[852], он на четырех десятках страниц описал «зеленый салон» маршальши де Рец, приведя многочисленные выдержки из ее «Альбома» и впервые показав, какую роль играла королева в те годы активного стихотворчества.
Исторические исследования по 1930 г
Тот же период принес и исторические исследования о королеве, но они, за одним исключением, откровенно менее серьезны, чем литературные. Не то чтобы исследователи хуже работали над историей, чем над литературой, просто из сферы исследований, к которой принадлежала Маргарита (жизнь высшей знати, которую изучал весь Старый порядок, и потом весь девятнадцатый век), серьезные историки постепенно уходили. Кстати, недостаточная точность высказываний о ней начала распространяться на все сферы, о чем свидетельствуют три грубых ошибки, содержащиеся в нескольких строках статьи в «Большом Ларуссе» за 1923 г.: «Фаворитами королевы Марго, как называл ее Карл IX, по очереди были Ле Га, Ла Моль, Бюсси д'Амбуаз, виконт де Тюренн; […] она оставила интересные мемуары, опубликованные в 1658 г.».
В 1924 и 1925 гг. в Форе в региональном журнале были опубликованы две статьи, очень показательные для этой тенденции. В «Воспоминании о королеве Марго в Оверни» Шарль Андриё запросто упоминал, не задаваясь вопросом о дате их появления, легенды, которые еще ходили о королеве в этой местности: якобы она съела ребенка, а потом отдала земли, чтобы добиться прощения. Автор советует не слишком доверять «Сатирическому разводу», но вдохновляется им, — не прочитав внимательно, — чтобы привести энный список ее любовников, который раз от разу делался все более фантастическим: «После Канийака […] ее любовниками были Шанваллон, Дюра, Сен-Венсан, Помини»[853]. Статью, посвященную Помини, певцу Маргариты в Юссоне, написал и Жорж Поль. Развивая знакомую тему, он утверждал, «что три ее брата непочтительно называли [ее] "толстой Марго"» — видно, что новости распространялись быстро, пусть даже теряли по пути прописные буквы. Как и Андриё он брал серьезную информацию у Сен-Понси, но топил ее в неточностях. Вторая часть статьи посвящена именно певцу — его происхождению, его биографии, его карьерному росту и судьбе его семьи. Упоминая о его браке, устроенном Маргаритой по обычаям той эпохи (которых автор явно не знал), он комментирует: «Пусть, кто может, объяснит»[854].
В следующем, 1926 г. Жозеф Но посвятил добрую часть своей книги «Замок Исси и его владельцы» самой знаменитой из хозяек замка. Излагая историю имения, он объясняет, что до сих пор Маленький Олимп путали с другим владением, которое в Исси принадлежало королеве и стало достоянием сульпицианцев. Он внимательно перечитал Бутеру, изучил договоры на перестройку этих имений и показал, что они находились на расстоянии около трехсот метров друг от друга. Занимаясь по преимуществу территориями, он довольно пространно упомянул «Маргариту де Валуа, оригинальную и привлекательную фигуру, которую мемуары того времени, театр, романы плаща и шпаги окружили легендой, несколько путаной и неточной»[855]. Этот ораторский прием, примененный по обычаю, который уже превращался в манию, не помешал автору дать совершенно легендарное описание жизни королевы.
Следующие исследования намного важней — и потому, что они написаны крупнейшим историком, Жаном-Ипполитом Марьежолем, и потому, что принадлежат к последним большим текстам, опубликованным о королеве. Первые встречи Марьежоля с образом Маргариты датируются первыми годами века. Ведь это ему Эрнест Лависс поручил написать раздел, посвященный Возрождению, для монументальной «Истории Франции», изданием которой руководил. Как и его учитель, Марьежоль был в той же мере республиканским идеологом, в какой и историком. С 1905 г., года, когда он выпустил оба тома, принадлежавших к современному периоду, при любом упоминании королев или принцесс Старого порядка давало о себе знать его женоненавистничество, проявлявшееся и в домыслах, по мишлеанской традиции. Вот как он описывал Елизавету I: «Ее кокетство придавало ее расчетливой политике простодушный облик. Она жеманилась и говорила, что недостойна брака со столь молодым человеком [Алансоном], чтобы добиться уверений, что возраст над ней не властен. Целомудренная вопреки желанию, с чувственным и нечистым воображением, она даже мысленно любила соприкасаться с мужчинами»
