Марджори в поисках пути - [58]

Марджори вертела лбом из стороны в сторону по холодному затуманенному оконному стеклу. Еда нисколько не успокоила ее головокружение. Марджори едва ли еще могла есть. Она снова взяла свою тарелку и вонзила вилку в кусок языка, потом отставила тарелку с вилкой. Ей делалось нехорошо при мысли о еде. Она была очень встревожена, почти в панике оттого, как складывались дела между ней и Ноэлем. Но это была прелестная паника. Как будто она сделала ошибку, приближаясь к вершине длинного горного подъема, и долго падала и скатывалась к подножию, а там, удивившись, села, немного ушибленная, взъерошенная и смеющаяся. Она почувствовала, будто смеется вслух.

Марджори знала, что единственным разумным решением сейчас было уйти с вечера. В течение нескольких минут без убеждения, без драмы, без спора, без каких-либо заметных этапов почти годовая отчужденность исчезла. Мардж снова была открыта Ноэлю и была немного пьяна. Она вышла из гостиной, стараясь не качаться.

Милтон Шварц стоял в фойе.

— Привет, вы еще помните меня?

— Конечно. Король гандбола, любитель Ибсена, юрист до мозга костей.

— Правильно. Вы пили шампанское, да? Позвольте я налью вам еще бокал.

— Единственное, чего мне больше не нужно в данный момент, — это шампанского, благодарю вас.

— Тогда пойдемте со мной, я возьму еще виски. Я хочу поговорить с вами, действительно. Умираю от этого желания.

— Ну, конечно же, но это едва ли стоит того, чтобы умирать. Во всяком случае, я ухожу через минуту.

Они прошли мимо Ноэля, которого окружали гости, разговаривавшие с ним. Женщины жадно вглядывались в него и улыбались. Миссис Лемберг держала его под руку.

Милтон Шварц сказал бармену:

— Одно виски с содовой и одно шампанское.

— Я сказала «нет».

— Ну, тогда просто держите его в руках. Марджори, я… Послушайте, может быть, это звучит безумно, но… ну, лучше будет сказать — у меня такое чувство, что я уже давно знаю вас и собираюсь еще долго вас знать. Я хочу спросить вас: было ли у вас подобное чувство, или же я витаю в облаках? Это очень безумный глупый вопрос, уверяю вас.

Марджори гадала, неужели она находилась в каком-то гипервлюбчивом настроении под воздействием вина и свадьбы. Шварц казался ей привлекательным тоже. Вряд ли двое мужчин могли быть более непохожими, чем Милтон Шварц и Ноэль Эрман. Шварц был среднего роста, темный, почти луноликий, широкоплечий. Марджори давно решила, что если она снова влюбится в кого-нибудь, то это будет высокий худой блондин; Ноэль олицетворял для нее мужественность.

— Хорошо. Это главный вопрос, и нахальный, и нечестный, и все такое. Но я отвечу на него. Я действительно не помню, что танцевала с вами. Но я думаю, что вспомню вас после этого вечера…

— Насколько хорошо вы знаете этого писателя?

Шварц слегка наклонил голову по направлению гостиной.

— Очень хорошо, если это хоть чуть-чуть вам интересно.

— Я ревную, — ответил Шварц. — Не потому, что он пугает меня; но я предполагаю, у него был главный старт.

— Вы много выпили? Кажется, что так.

— Весьма много. Обычно я много не пью. Но я не думаю, что это заметно. Фактически я слушаю, как я сейчас разговариваю с вами, и удивляюсь. И очень доволен. Надеюсь, что и вы.

— Ну, я немного поражена.

— Послушайте, Марджори, почему бы нам не уйти отсюда? Приятная сердечная беседа между главными героями — это обычно разумная идея. Я расскажу вам все о себе. Мне вдруг показалась интересной история моей жизни. Может быть, мы можем…

СКРИИИИИИИИИИ! Страшный звук протрубил по квартире. Марджори задрожала с головы до ног и крикнула Шварцу сквозь шум:

— Боже мой! Что это?

Почти сразу крик сменился ужасным грохотом, как будто зоопарк горел огнем — рычания, визги, пронзительные крики, лай, стоны, вой. Гости в столовой с широко открытыми от изумления глазами кинулись в фойе, унося с собой Марджори и Шварца. Он схватил ее за руку и проворно тянул сквозь толпу, используя свои плечи, как футболист.

— Давай, черт возьми, посмотрим, что это! — вопил он; Марджори едва расслышала его сквозь потоки ужасного шума.

Шварц прорвался к гостиной, таща за собой Марджори; и они сразу же увидели, что происходит. Маниакальные взрывы шума исходили из терменвокса. Вокруг черного столба три девушки Паковичи прыгали и танцевали, как цирковые слоны, ревя от смеха, совали руки на столб и петлю; и с каждым движением их рук шум терменвокса изменялся. Инструмент кричал, хрюкал, визжал, рычал, изрыгал вопли. Лау Михельсон сердито суетился у панели управления машины, напрасно крича истеричным толстым девицам, чтобы они остановились. В середине комнаты Маша лежала на животе на полу со шляпой, сбившейся на ухо, колотя по ковру кулаками, стуча каблуками и смеясь. Мистер Зеленко стоял рядом с ней, согнувшись от смеха и слабо пытаясь поднять ее с пола; ее мать стояла с другой стороны и, ничему не удивляясь, дергала Машу за локоть.

— Маша, ради Бога, прекрати делать из себя посмешище, поднимайся…

Марджори крикнула миссис Зеленко:

— Где Люба Волоно? Почему она его не выключила?

— Люба ушла. Эта идиотка Патрисия как-то включила эту проклятую штуку, и теперь… Маша, встанешь ты с пола или нет, ты позоришь всю семью!