Рэй Дуглас Брэдбери
Ну и что же ты можешь сказать в своё оправдание?
— Ну и что же ты можешь сказать в свое оправдание?
Он взглянул на трубку и придвинул ее поближе к уху.
— Ты знаешь, который сейчас час?
— У тебя что, своих часов нет?
— Они остались на тумбочке возле кровати.
— Сейчас шесть тридцать пять.
— Господи, и в такую рань ты спрашиваешь меня, что я могу сказать в свое оправдание? Я еще и проснуться-то толком не успел.
— Сделай себе кофе. Скажи мне, как выглядит твой отель?
— В шесть тридцать пять все отели выглядят одинаково, дорогая. Я не люблю отели. Вот и сейчас — три скверных ночи без сна.
— Думаешь, я высыпаюсь?
— Послушай, — сказал он. — Я только поднялся с постели, дай мне надеть очки, взглянуть на часы, а потом продолжим, а?
— О чем?
— Ты спросила, что я могу сказать, вот я и скажу.
— Ну так говори.
— Не по телефону. Понадобится какое-то время. Дай мне полчаса. Или хотя бы четверть часа. Ладно, десять минут.
— Тебе придется уложиться в пять минут, — сказала она и повесила трубку.
В десять минут девятого она разлила кофе по чашкам. Он взял свою, а она, выжидая, скрестив руки на груди, уставилась в потолок.
— Пять минут уже прошло, а все, что мы успели, это разлить кофе, — заметил он.
Она молча посмотрела на часы.
— Все понял.
Он глотнул горячий кофе и обжег губы, вытер рот, затем закрыл глаза и сложил руки так, словно собрался молиться.
— Ну? — не выдержала она.
— Не надо меня торопить, — сказал он. — Начнем. Тема — мужчины. Все мужчины одинаковы.
— Не буду спорить.
Не открывая глаз, он немного подождал, не скажет ли она еще что-нибудь.
— Значит, по крайней мере в одном вопросе у нас нет разногласий. Все мужчины одинаковы. Я похож на любого другого мужчину, и все остальные мужчины похожи на меня. Так всегда было, и так всегда будет. Закон природы. Базальтовый фундамент генетической истины.
— При чем здесь генетика?
— Создав Адама, Бог положил начало генетике. С твоего позволения, я продолжу?
Он расценил ее молчание как знак согласия.
— Я буду исходить из предположения — мы обсудим его как-нибудь в другой раз — о том, что все те биллионы мужчин, которые когда-либо обитали на Земле, суетились, вопили, вели себя как сумасшедшие, все они отличались друг от друга разве что ростом и весом. И я один из них.
Он вновь подождал, не скажет ли она чего, но поскольку комментариев не последовало, снова прикрыл глаза, сплел пальцы и продолжил:
— Вместе с этими цирковыми животными на Земле появились и другие человеческие существа, несколько более достойные этого названия, которые должны были мириться с этим зверинцем, чистить клетки, приводить в порядок пещеры, гостиные, воспитывать детей, выходить из себя, приходить в себя, снова сходить с ума и так далее.
— Уже поздно.
— Всего-то четверть девятого утра. Ради бога, дай мне время до половины девятого. Ну, пожалуйста.
Она ничего не ответила, и он продолжил:
— Вот и прекрасно. На то, чтобы выйти из пещер, чтобы перейти от охоты к оседлой жизни, у людей ушло несколько сотен тысяч лет. По сути, все это произошло совсем недавно. Сейчас я пишу эссе под условным названием «Слишком рано вышли из пещер, слишком далеко еще до звезд». — Молчание. — Впрочем, не важно. После десятков тысяч лет трудного детства человечества женщины далеко ушли от тех существ, которых мужчины таскали за волосы и как только не лупили. Теперь они заявили мужчинам: «Ну-ка, успокойтесь! Сядьте не горбясь, подтяните свои носки и слушайте!» И мужчины — тоже несколько изменившиеся к тому времени, уже не прежние немые дикари, обитатели пещер — успокоились, сели прямо, подтянули свои грязные носки и стали слушать. И знаешь, что они услышали?
Она так и сидела молча, скрестив на груди руки.
— Они услышали нечто поразительное. Это было описание свадебного обряда. Да-да — я не шучу. Сначала примитивное, оно становилась все сложнее, изощреннее и завлекательнее. И мужчины немели и слушали, слушали… Сперва просто из любопытства, но постепенно, по непонятной им самим причине, загораясь все больше и больше. Было во всем этом нечто доходившее до этих неприрученных зверей. И вот один из них кивнул, соглашаясь, потом другой, и через некоторое время закивали все: а почему бы, черт побери, и не попробовать!.. И было там, наверное, что-то, заставившее нас успокоиться и вести себя надлежащим образом, на время, а то и навсегда, — продолжал он. — Все мы застыли в ожидании, пока не нашлись первые смельчаки, готовые рискнуть. Их примеру последовали десятки, сотни, тысячи и миллионы брызжущих семенем юнцов. «Согласны ли вы?» — спрашивали у них, и они отвечали: «Да, согласны», хотя не имели ни малейшего понятия о том, на что же они согласились, и удивленно взирали на плачущих невест и держащихся позади них, подобно Великой китайской стене, их отцов, исполненных не только сомнений, но и надежд. Помню, как, стоя рядом с тобою, я думал, это же смешно, ничего из этого не выйдет, долго это не протянется, я люблю ее, конечно, я очень люблю ее, но где-нибудь, неизвестно когда и почему, я, как и все на свете, сойду с рельсов, сделаю какую-нибудь чудовищную глупость, как последний осел, в надежде, что она не узнает, а если узнает, то не обратит внимания, а если и обратит внимание, то не придаст особого значения. И пока я давал все правильные ответы, черви сомнения нашептывали все новые вопросы, а следующее, что я помню, мы уже выходим и нас осыпают рисом.
