Марджори в поисках пути - [41]

— Я считаю, сейчас лучше всего набросать пару писем, упаковаться и освободить номер. Тогда мы сможем поужинать спокойно. Ты доверишься Синей бороде? Или я вернусь через десять — пятнадцать минут.

— Я… ну, я думаю, что поднимусь. Никогда не видела номер в «Уолдорфе».

Это был номер из двух комнат. В гостиной были тяжелые розовые шторы, причудливая позолоченная мебель и красивые картины наподобие Уаттэ. Черная портативная пишущая машинка стояла открытой на хрупком позолоченном столике, уставленном переполненными пепельницами и заваленном грудами желтой бумаги.

— Расслабься, — сказал Ноэль, бросая свое пальто на стул. Марджори услышала, как он захлопывает чемодан и задвигает ящики в спальне. Она взяла пару журналов, напечатанных жирным черным шрифтом. Они были почти такие же шероховатые, как бумажные полотенца.

— Боже мой, «Новые массы»! — прокричала она в спальню. — Не говори мне, что ты становишься коммунистом как раз теперь, когда начинаешь делать деньги.

Ноэль вышел без пиджака, смеясь. Он взял книги, конверты из манильской пеньки, галстуки и рубашки, разбросанные по комнате, и унес их в спальню.

— Фил Ятес, скульптор, с которым я путешествовал, был коммунистом. Часть его хлама оказалась в моих сумках. Дьявольски скучно. Фил — это медленно соображающий тип. Он один из немногих коммунистов, которых я был в состоянии выносить. Они похожи на аболиционистов. Их дело, может быть, и правое, но их личности омерзительны. Я, по существу, не знаю, правы они или нет, и меня это не интересует. От экономики я засыпаю. Все, что меня волнует, — это мои собственные годы, прожитые на земле. Я скорее проведу их с приятными обреченными людьми, чем с нездоровыми, протестующими героями будущего.

Он упал в кресло около пишущей машинки.

— Полагаю, я выбью эти буквы.

— Ноэль, что же случилось с этой твоей теорией хитов? Ты наконец-то закончил ее?

— Если ты любишь меня, Мардж, то больше ни слова об этом. Каждый человек подвержен фантазиям, особенно когда он отгоняет Нервное истощение.

Он некоторое время быстро печатал, потом посмотрел на Марджори.

— Но я хочу сказать тебе, что, пока это длилось, я действительно думал, будто наткнулся на величайшую идею со времен Нагорной проповеди… Сядь, ради Бога, перестань расхаживать. Ты вызываешь у меня нервную дрожь.

— Я просто рассматриваю твой номер. Он прекрасен.

— Создан для греха, правда? Жаль, что ты так целомудренна, а я так занят.

Ноэль снова начал стучать на машинке.

Когда он остановился, Марджори сказала:

— Я почти ожидаю увидеть Имоджин, внезапно появляющуюся из уборной.

Испуганное выражение пробежало по его лицу. Он пристально посмотрел на нее, вытащил листок из машинки и вставил другой, страшно хмурясь.

— В чем, в конце концов, дело? — спросила Марджори.

— Ты удивляешь меня немного, вот и все.

Его голос был монотонным.

— Ради Бога, ты всегда говоришь мне самые оскорбительные вещи. Что вдруг сделало тебя таким чувствительным? Все, что я сказала…

— Это вопрос вкуса, я полагаю. Забудь об этом, пожалуйста.

Он несколько минут печатал, потом повернулся к ней.

— Просто мне приходит в голову — возможно ли, что ты не знаешь об Имоджин?

— Что с ней?

— Ну как же, это было размазано по всем газетам. Это случилось еще в июле. Имоджин умерла.

— Умерла?!

— Неужели ты не знаешь? Она связалась с каким-то несчастным сукиным сыном — агентом моделей по имени Уиди или что-то вроде этого… мужчиной лет пятидесяти с женой и четырьмя детьми в Нью-Рошелл, если тебе интересно. Она выпрыгнула из окна.

— О Боже…

— Это правда. Была пьяная сцена в номере отеля, слезы и угрозы, и галлоны спиртного, и наконец Имоджин сделала то, что всегда обещают сделать девушки. Открыла окно и бросилась вниз. Этот парень сказал полицейским, что он сидел в кресле, глядя на нее и не веря своим глазам. Просто сидел и наблюдал, как она исчезает. Имоджин, беззаботная корова, для которой секс значил не больше, чем виски со льдом. — Ноэль прикрыл глаза рукой. — Ты знаешь, Мардж, я никогда по-настоящему не думал об этом, я имею в виду, как о чем-то реальном. До этой секунды… Эта бедная глупая девочка, летящая вниз мимо мелькающих этажей, раскинутые руки и развевающаяся юбка…

Он с треском захлопнул машинку.

— Я упакую вещи позже. Ради Бога, пойдем вниз и выпьем и поедим чего-нибудь.

Никто из них не хотел больше шампанского. Они пили мартини, и Ноэль заказал ужин.

Некоторое время они сидели, не разговаривая, в дальнем темном углу просторной столовой, наблюдая за хорошо одетыми парами, танцующими под спокойную музыку.

— Расскажи мне что-нибудь, — сказал Ноэль. — Сегодня вечером у тебя свидание с доктором Шапиро?

Она молчала так долго, что он повернулся и посмотрел на нее, кивая:

— Я понимаю. Значит, он не миф. Я почти надеялся, что он может оказаться мифом. Мрачная шутка или женская шпилька, или еще что-нибудь.

— Моррис не миф.

— Ты не могла бы рассказать мне о нем? Я клянусь тебе, это не имеет ничего общего с моим бизнесом.

Марджори помедлила. История с Имоджин набросила на нее какую-то пелену. Ноэль казался менее угрожающим, а его обаяние поблекло; их прошлый роман был скорее тривиальным, чем трагичным. Она дала ему сухой отчет о Моррисе Шапиро.