Марджори в поисках пути - [37]

— Ты не знаешь, что с тобой происходит, — отвечала мать. — Ты делаешь все задом наперед. Ты стенографистка. Папе нужна еще одна девушка на это место. Двадцать долларов в неделю. А так ты работаешь, как лошадь, за двенадцать долларов в неделю за прилавком у Гормана.

— Неужели ты не понимаешь, что работа на папу не будет считаться, не будет ничего значить? — сердито удивлялась Марджори.

Миссис Моргенштерн закатывала глаза к потолку.

— Если бы я закончила колледж, я бы поддержала тебя. Когда я училась в школе, двадцать было на восемь больше, чем двенадцать.

Стоило больших усилий заставлять себя услышать будильник и идти в универмаг, а поскольку добродетель Марджори оставалась непризнанной, ее положение становилось еще тяжелее. В следующий понедельник она пришла уже раздраженной от спора с матерью за завтраком. В этом споре она в конце концов дошла до восклицания, что стать стенографисткой в фирме отца означало судьбу, которой она больше всего боялась. Мистер Мередит, имевший обыкновение, сверкая своей фальшивой улыбкой, набрасываться на Марджори за столбами и углами, особенно когда она была груба с каким-нибудь невыносимым покупателем, выбрал это утро, чтобы сделать ей чрезвычайное количество выговоров. Кроме того, девушка, которая болела свинкой, вернулась на работу и проявила ревность, страх и ненависть по отношению к Марджори. Она посмеивалась над ее ошибками, сердито ворчала, когда та опиралась о прилавок, чтобы отдохнуть, и постоянно скулила и хныкала, что кто-то перепутал весь товар и теперь в нем невозможно навести порядок. Девушку звали Виолой. Она была толстой, несимпатичной, короткая верхняя губа ее приподнималась над двумя большими передними зубами.

Обед в кафетерии для продавцов — жирные фрикадельки и спагетти — был не по вкусу Марджори, которая плохо себя чувствовала. После обеда мистер Мередит почему-то изменил своей обычной манере и стал ходить вокруг Марджори, любезничая. Он заговорил с ней о своих занятиях йогой, порекомендовал пару книг и намекнул, что, может быть, она захочет пойти с ним на занятия его группы. Он все говорил и говорил без умолку, подавляя Марджори зловонным дыханием и запахом мяты. Голова у нее разболелась так, как будто в нее вонзили томагавк. Рядом за прилавком толстушка Виола смотрела все свирепее и свирепее; наконец она подошла и разразилась злыми слезами. Она жаловалась мистеру Мередиту на беспорядок в товарах, который наделала Марджори. Разговор их происходил за углом прилавка. Это был последний раз, когда Марджори видела их обоих. Она покинула этаж, пошла к своему шкафчику, взяла пальто и вышла на солнечный свет. С тех пор Марджори даже не делала покупок у Гормана. Но она помнила мистера Мередита и Виолу многие годы с чрезвычайной живостью, будто полжизни с ними проработала.

Моррис Шапиро сказал в тот вечер Марджори, бредя с ней домой из кино:

— Дело в том, что тебе не нужны деньги. Когда они тебе нужны, то Виолы и мистеры Мередиты сразу же становятся мелочами жизни.

— Мне нужны деньги, — не согласилась Марджори. — Очень сильно.

— Не так сильно, как они нужны тому, кому нечего есть, — сказал Морис. — И это единственный признак, который определяет хорошего продавца.

— Ну, я не побеждена. Я все же не собираюсь работать у своего отца. Должен быть какой-то другой выход.

— Мардж, ты хорошая стенографистка?

— Прекрасная машинистка. В стенографии я никогда не была сильна.

— Как бы тебе понравилась работа в больнице? В приемном отделении моей больницы есть вакансия. Я совершенно уверен, что тебя возьмут — ты респектабельна, а это важно…

Марджори взглянула на Шапиро, идущего рядом с ней в мешковатом твидовом костюме, без головного убора. Этот бледный, полный, ничем не выдающийся доктор был, конечно, не Ноэль, ни внешним видом, ни разговором. Но у него было свое обаяние. Он был мужественным, самоуверенным и добрым. Если бы Ноэль не предвосхитил Морриса такой пророческой карикатурой, сейчас дела между ними могли бы идти совсем по-другому, подумала она. Как этот злодей мог предвидеть доктора с усами по имени Шапиро?

— Это было бы очень странно — работать в том же месте, что и ты. Ты, вероятно, совсем разочаруешься через неделю.

— Я не разочаруюсь, если ты не справишься. Тебя уволят, вот и все.

Она некоторое время шла рядом с ним молча.

— Хорошо. Я готова попробовать, — сказала она.

Работа в больнице оказалась идеальной для Марджори. Она продолжалась с восьми утра до двух часов дня; не требовалось ничего, кроме печатания, подшивания бумаг и оказания помощи оператору коммутатора. Зарплата была небольшая — десять долларов в неделю, но зато время после обеда было свободным для посещения аптеки, и это казалось особенно важным.

Однако постепенно ее страсть к аптеке как-то померкла, а интерес к Моррису Шапиро увеличился. В своем белом мятом халате с короткими рукавами, натертыми до ярко-розового цвета, он был доктором по призванию, а не просто по долгу службы; и в этом было его очарование. Часто, когда заканчивалась ее работа, она обедала с ним; они сидели, пили кофе и разговаривали, и последние театральные сплетни казались не такими уж важными, их можно было спокойно отложить на завтра.