Марджори в поисках пути - [35]

Несколько секунд он смотрел на нее, потом неловко улыбнулся.

— А теперь ты говоришь, совсем как Ноэль.

— Конечно. Чародей в Маске, так он себя называет. Он был мне наукой, это уж точно. — Она укуталась в светло-вишневую шаль, которую Ноэль прислал ей из Мексики. — Похоже, мы ходим по кругу. Старый его трюк. Ладно, поехали.

— Помнишь, ты говорил мне в прошлом году, что Ноэль больше ни на что не способен? А как насчет «Старого лица луны»? — Это первое, что она сказала в такси.

— Я тогда, помнится, перебрал рому с ананасовым соком, помню оранжевое солнце в шесть раз больше обычного, оно садилось за деревьями, — ответил Уолли. — А больше ничего. Помню только, что хотел тебя придушить или камнем ударить. «Старое лицо луны» — настоящий хит. Я был бы ослом, если бы отрицал это. Когда Ноэль в ударе, он потрясающий парень.

— Он переписал заново «Принцессу Джонс». На днях ее должны поставить, — сообщила Марджори. — Это будет сенсацией, и тогда, наверно, все мы будем хвастаться, что знакомы с ним.

— Может быть, — сказал Уолли уже не так добродушно.

Танцевать он тоже стал гораздо лучше. Во время медленного фокстрота, откинувшись в его руках, она сказала ему:

— Мне кажется, у тебя есть девушка.

— Полно, если хочешь знать.

— Нет, одна. Кто-то над тобой работает.

— И как тебе нравится результат?

— Только не переборщи, не стань слишком приглаженным. А то не будешь больше самим собой.

Затем она спросила, о чем будет его фарс. Довольно неохотно он рассказал ей сюжет. Сюжет показался Марджори сырым и несмешным.

— Читается гораздо смешнее, чем воспринимается на слух, — объяснил Уолли.

— А для меня роль найдется?

Уолли улыбнулся.

— Если ты согласишься обречь себя на тяжкие муки, которые хуже смерти, я впишу еще одну роль — специально для тебя.

— Прости, не могу представить тебя в роли соблазнителя актрис, подающих надежды, Уолли. Это скорей по части Ноэля.

Уолли покосился на нее, вертя в руке стеклянную палочку из стакана с виски.

— Когда-нибудь ты должна будешь рассказать мне, как ты бросила Ноэля Эрмана. Это одно из самых замечательных достижений двадцатого века, как перелет Линдберга в Париж.

— Ты полагаешь, что мне удалось его бросить? — Я бы наверняка узнал, если бы это было не так.

Они снова помолчали. Первый раз, с тех пор как она с ним познакомилась, он внушил ей легкое беспокойство, что было приятно.

— Да уж, наверно, узнал бы. Что-то начинают мне надоедать эти заумные писатели. Выйду-ка я, пожалуй, замуж за доктора и покончу с этим, как предсказал Ноэль. От судьбы не уйдешь.

— За доктора Морриса?

— Его зовут Моррис Шапиро. Может быть, кто знает? Он, в сущности, отличный парень, если узнать его поближе.

— Вид у него больно отталкивающий.

— Именно поэтому я и выйду за него замуж.

— Марджори Шапиро, — задумчиво протянул Уолли. — Нет, сердце что-то не замирает. Не чувствуется рокового предопределения судьбы.

— Именно эту фамилию напророчил мне Ноэль. Очень странно. Марджори Шапиро.

— Марджори, для тебя очень трудно будет, если мы условимся больше не говорить сегодня вечером о Ноэле Эрмане? — спросил Уолли изменившимся голосом, резким и визгливым.

— Так ты сам все время только о нем и говоришь, разве нет?

— Давай потанцуем.

Он встал и потянул ее за руку.

Когда такси остановилось перед ее домом в половине второго ночи, она машинально подставила лицо в ожидании поцелуя.

— Так дело не пойдет, — сказал Уолли.

Она вздрогнула. Ей ужасно хотелось спать. Она вгляделась в него и опустила подбородок.

— А?

Он взял ее за руку.

— Ты ведь не собираешься пока выходить замуж за доктора Шапиро? Я имею в виду, годика два в запасе еще есть?

— Дурак. — Она дотронулась рукой до его лица. — Если тебе доставляет удовольствие продолжать в том же духе, ради Бога, я не возражаю. Я предупрежу тебя заранее, что выхожу замуж за доктора Шапиро.

— Обещаешь?

— Обещаю, — рассмеялась она. — Невелика беда, все равно ты так или иначе все у меня выведаешь.

Униженная своим фиаско в летнем театре, — просадила девяносто долларов и потеряла полтора месяца, приползла домой уничтоженная и обманутая, как и предрекала мать, — Марджори и в душе дошла до крайней точки. Она сказала себе, что, пока не будет получать настоящие деньги за свою игру — сумма не имела значения, хоть один доллар, символически, но пока она не заработает этот доллар и как можно скорее, придется признать, что она жила детскими фантазиями.

И Марджори всерьез и решительно взялась за поиски этого самого доллара. Она с жадностью набрасывалась на все театральные газеты и журналы, ненасытно впитывала в себя все сплетни о новых спектаклях, которые пересказывали ребята в аптеке. Снова она обивала пороги продюсерских контор в надежде раздобыть хоть сколько-нибудь подходящую для нее роль. И снова ее неизменно встречали презрительные усмешки мальчиков в офисах и девочек на телефонах. У нее на лбу было написано, что она — любитель, как каинова печать. То же самое случилось, когда она решила попробовать себя на радио. В рекламных агентствах ее и на порог не пускали, им и невдомек было, что она делает им одолжение. То же самое было и на телевидении.

Она обошла полупрофессиональные группы на окраине Бродвея, включая два коммунистических предприятия и маленькую труппу, которая делала шоу для церквей и клубов Кивани. Она отвечала на каждое объявление о наборе актрис, какое видела; она прислушивалась к каждому упоминанию о постановках, доходившему до ее ушей в аптеке, однако не подающему никаких надежд. Через пару месяцев стало ясно, что она может получить театральную работу, которую она хотела, но определенного рода. Существовали радиогруппы и экспериментальные театральные группы, университетские группы и группы в храмах, благотворительные группы и образовательные группы; почти бесконечное количество групп, совершенно разных по происхождению и абсолютно сходных по двум характеристикам: готовности использовать актрис и нерасположенности платить им.