Марат. История одной души - [10]

— В квартале Нгокро, сэр, — сообщил Фахид. — В доме, где раньше жила его мать.

— А на каких основаниях он там живет? — поинтересовался белый.

— Дом принадлежит Роберту Тиалуно, — сказал Фахид. — Он присматривает за Маратом.

— Он оформил опекунство? — удивился Ульрих.

— Мальчик платит ему за комнату, — сказал Фахид.

— Значит, не оформлял, — решил белый. — Я просил, чтобы он принес свидетельство о рождении.

— Оно было у Роберта, сэр, — ответил мусульманин.

Он передал через плечо засаленную, сложенную вчетверо бумажку. Ульрих брезгливо забрал ее из пальцев слуги. Несколько мгновений он смотрел в листок, потом повернулся к Марату.

— Может, ты все-таки закроешь дверь? — предложил Ульрих.

Марат думал о том, что он болезнь. Он рок, он вирус, он уничтожил ее жизнь. Он втянул ее в мир нищеты и СПИДа. Он украл ее последний вздох. Он не хотел знать о том, что у него есть начало. Ему нравилось чувствовать, что он просто случился со своей матерью, как случается пожар или эпидемия. Такое отродье, как он, могло родиться только через дырку в резинке. Марат сжал руку над карманом с ножом в кулак, потом разжал. Он чувствовал, как каменеет каждая его мышца. У него нет отца. Его отец — черный солдат, которого удовлетворяла шлюха. Они шутят. Он может убить их за это. Шея Фахида. Живот белого. Потом водитель либо резко тронет машину вперед, либо выпрыгнет из нее, испугавшись стального жала в руках Марата.

А что потом? Они на улице в центре города, и вокруг полно людей. Если Марат вылезет из машины, забрызганный кровью, он не добежит даже до следующего поворота.

— Ты врешь, — сказал подросток. — Я никто. У меня даже нет фамилии. Откуда ты вообще про меня знаешь?

Он говорил, выплевывая слова и резко дергая головой.

— Ко мне приходила твоя мать, — ответил белый.

— Тогда скажи, как ее звали, — потребовал Марат.

— Камила Шудри, — не задумываясь, ответил Ульрих.

Его мать. Она пыталась что-то для него сделать. Она искала его отца. «Кстати, — прошептал голос Намон у Марата в голове, — ее кукла вуду рассказала мне о том, как ты ее убивал». «Заткнись», — беззвучно крикнул Марат голосу. Старуха захохотала.

Подросток посмотрел на белого.

— Твой Фахид мог узнать это у Роберта, — заявил он.

«А мог у учителя школы, когда тот шел за закрытым гробом черного мальчика, — сообщила Намон. Она явно не собиралась молчать. — Помнишь, как они все жалели его? Тебя так не пожалеют. Если они докажут, что это ты убил его, тебя зароют как дохлую собаку, твои руки с отрубленными пальцами будут торчать из земли, и муравьи придут, чтобы ими питаться».

Ульрих видел, что Марат побледнел.

— Зачем мне это? — спросил он.

Марат тяжело дышал.

— Когда? — спросил он.

— Год назад, — сказал белый

— Она еле двигалась, — не поверил Марат.

Ульрих пожал плечами.

— Она две недели пробыла в Абиджане, — ответил он, — и добилась встречи.

— Когда точно? — спросил Марат.

— Февраль, — припомнил белый.

Доктор Анри. Больница. Белый не врал. Все сходилось. Марат думал, что те две недели она была в больнице. Он думал, что она тратит деньги на себя.

— Почему я должен этому верить? — спросил он.

Белый пришел в раздражение.

— Хотя бы потому, что я с тобой говорю, — ответил он. — Или ты думаешь, что найдутся недоумки, которые станут разыгрывать такой спектакль, чтобы сделать тебе что-то плохое?

Марат молчал. Он знал, что Ульрих прав. Месть была бы другой. Каждый вечер он раскрывал свой нож и клал его под подушку, острием к стене. Каждое утро, выходя в туман, он думал о том, что сейчас его оглушат ударом по голове и увезут, чтобы истязать.

— Таких, как ты, каждый день убивают на улицах. Я могу проехать по городу и наловить целый зоопарк бедных черных детишек. Их родители мне еще приплатят, чтобы я только забрал их спиногрызов. А ты сидишь и не веришь, что тебе предлагают билет в рай?

Марат испытал страшную вспышку ярости. Порвавшийся презерватив. Разъяренные арабы с камнями. Женщина, задушенная в комнате с видом на Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Он разжал кулак, потом снова сжал. Нож под рукой. Белый ублюдок думает, что теперь для него может быть рай? Он врет. Он не сидел на берегу и не смотрел в глаза крокодила, как это делал Марат. Он не знал, что такое планировать засаду. Он не видел, как внутренности вываливаются из вспоротого живота еще живого Клавинго, не видел, как тот падает в реку. Не видел, как крокодил, почуяв кровь, бросается вперед. Он не чувствовал гипнотического страха, который после убийства делает руки ватными.

— Закрой дверь, сынок, — первый раз подал голос водитель, — а то в машине действительно становится жарко.

Не сейчас. Не сейчас. Не сейчас. Марат убрал руку с кармана и подобрал ногу. Дверь автомобиля захлопнулась. Шум улицы исчез, осталось тонкое пение кондиционера. Тихо.

— Мой отец послал тебя сюда? — спросил Марат у белого.

— Я говорил твоему отцу о твоем существовании, — сообщил Ульрих, — и он попросил это уладить. Он не уточнял, как.

Марат попытался сообразить, о чем идет речь.

— Видишь ли, по законам нашей страны ребенок может требовать от своих родителей некоторых вещей, — объяснил белый. — Если твой отец о тебе не заботится, его можно за это судить.