Мараны - [17]

В это время на весь Париж нашумело дело одного капитана императорской армии, который в порыве исступленной страсти убил женщину. Однажды Диар, вернувшись домой к обеду, рассказал Хуане о самоубийстве этого офицера. Он покончил с собой, желая избежать бесчестья судебного процесса и позорной смерти на эшафоте. Поначалу Хуана не поняла логики этого самоубийства, и мужу пришлось разъяснить ей высокую справедливость французских законов, по которой запрещается судить преступника посмертно.

— Папа, а ты ведь говорил на днях, что король имеет право его помиловать? — сказал Франсуа.

— Король может только подарить жизнь, — почти гневно ответил Хуан.

Диар и Хуана, свидетели этого разговора, были по-разному им взволнованы. Влажный радостный взгляд, брошенный матерью на старшего сына, роковым образом раскрыл Диару тайну этого, до сих пор непроницаемого сердца. Старший был весь в Хуану, старшего она знала, была уверена в его душевном благородстве, в его будущем; она его обожала, и ее горячая любовь была тайной между нею, ребенком и богом. Хуан безотчетно наслаждался резкими переходами в обращении с ним матери, которая то душила его в объятиях, когда они оставались одни, а то, в присутствии отца и брата, словно сердилась на него. Франсуа был копией Диара, и все заботы Хуаны говорили о ее желании победить в ребенке пороки отца и развить хорошие качества. Хуана, не зная, как много открыл мужу ее взгляд, усадила Франсуа возле себя и мягким голосом, радостно взволнованная ответом Хуана, прочла младшему сыну урок морали, доступный детскому пониманию.

— Его характер требует больших забот! — сказал жене Диар,

— Да, — ответила она просто.

— Зато Хуан!..

Госпожа Диар, испуганная тоном, каким были произнесены эти слова, взглянула на мужа.

— Хуан родился совершенством, — добавил Диар. Сказав это, он сел, нахмурившись, и, увидев, что жена молчит, продолжал: — Одного из ваших детей вы любите больше, чем другого.

— Вы хорошо знаете, которого, — сказала она.

— Нет! — ответил Диар. — До сих пор я не знал, кому из них вы дарите больше любви.

— Но ведь ни тот, ни другой еще не причиняли мне огорчений, — быстро ответила она.

— Да, но кто из них дал вам больше радости? — настороженно спросил Диар.

— Я не считала.

— До чего женщины лживы! — воскликнул Диар. — Посмейте сказать, что не Хуан — любимое ваше дитя!

— Если это и так, — сказала она с достоинством, — неужели вы хотите, чтоб это стало несчастьем?

— Вы никогда меня не любили. Если бы вы захотели, я мог бы завоевать ради вас королевство. Чего я только не делал, чтобы добиться вашей любви. Ах, если бы вы меня любили!

— Женщина, которая любит, живет в уединении, вдали от света. Не так ли мы с вами и поступаем?

— Я знаю, Хуана, вы всегда правы.

Эти слова, проникнутые глубокой горечью, внесли холод в их отношения, так и не исчезнувший до конца в их совместной жизни. На следующий день после рокового объяснения Диар забрел к кому-то из старых товарищей и нашел прежнее удовольствие в картах. К несчастью, он много выиграл и снова втянулся в игру. Дальше, незаметно катясь по наклонной плоскости, он вернулся к той беспутной жизни, какую вел когда-то. Вскоре он перестал обедать дома. Несколько месяцев прошли в блаженном ощущении вновь обретенной независимости; Диару захотелось закрепить за собой эту свободу, и он зажил врозь с женой, — предоставил ей весь дом, а сам поселился на антресолях. К концу года супруги уже виделись только по утрам, за завтраком. Как все игроки, Диар попеременно оказывался то в выигрыше, то в проигрыше. И вот, не желая затрагивать основной капитал, он решил изъять из-под контроля жены распоряжение доходами и в один прекрасный день отстранил ее от управления домом. Безграничное доверие между ними сменилось полной отчужденностью и подозрениями. Что касается денег на нужды хозяйства, прежде у них нераздельных, Диар ограничил жену строгим месячным бюджетом, сумму которого они установили сообща. Их разговор по поводу этого был последней беседой между ними, еще не лишенной той интимности, которая является одной из самых милых, привлекательных сторон брака. Безмолвие, воцарившееся между мужем и женой, — это фактический развод, состоявшийся в тот день, когда слово «мы» больше не произносится. Хуана поняла, что с этого дня она только мать, и почувствовала себя счастливой, не доискиваясь причины случившегося разрыва. Это было большой ошибкой. Дети вносят согласие в существование супругов, и жизнь мужа, полная тайн, не должна была служить для Хуаны только источником печали и томительной тревоги. Диар, освободившись от влияния жены, быстро привык терять или выигрывать огромные суммы. Отличный игрок, игрок широкого размаха, он приобрел известность своей манерой играть. Уважение, которого Диар не сумел добиться при Империи, он завоевал во время Реставрации, расшвыривая по зеленому сукну свое состояние, обращенное им в наличные деньги, а также своим пресловутым мастерством в любой игре. Посланники, крупные банкиры, богачи, прожигатели жизни, которые, взяв от нее все, начинают искать в игре особо острых наслаждений, допускали Диара в свои клубы, редко в свои дома, но играли с ним все. Диар стал знаменитостью. Из тщеславия он раза два в году давал зимой бал — в ответ на празднества, на которые его приглашали. Хуана урывками снова видела свет в блеске и роскоши этих званых вечеров. Но она смотрела на них, как на своего рода дань, которую вынуждена была платить за свое счастливое уединение. Она, царица этих празднеств, появлялась на них, словно существо из другого мира. Невинность души, вернувшаяся к ней с новым укладом ее жизни, красота, безыскусственная скромность вызывали самое искреннее уважение к ней. Однако, замечая, как мало женщин бывает в их доме, Хуана поняла, что если муж, не сообщая ей о том, идет в жизни каким-то новым путем, то уважения к себе света он не приобрел.