Маоистская фальсификация истории МНР и историческая правда - [4]

Так, например, Фань Вэньлань в «Общей истории Китая» пишет, что «первичный фундамент для обширных границ сегодняшнего Китая» был создан в период династии Западная Хань, излагая исторические факты так, чтобы у читателей сложилось твердое мнение о подчинении ханьским Китаем всех народностей, находившихся тогда на западе и севере от Китая.[11]

Тянь Кай в статье «Идеи легиста Чао Цо в области стратегии», опубликованной в газете «Жэньминь жибао» от 21 ноября 1974 года, писал, что хунну — это вовсе не внешние враги; «Китай — многонациональное государство», а «хунну исторически были одной из народностей Китая».

В другой работе также говорится: «Наше государство есть единое многонациональное государство. Монгольские народности с древних времен живут в районах северной части нашей страны. История монгольского народа является одной из составных частей истории Китая»[12]. «Внешнемонгольские земли, простирающиеся на север от гобийской пустыни, — пишут маоистские историки, — исторически являлись местом, где жил и действовал целый ряд кочевых народов нашего государства»[13] Все эти утверждения китайских историков не соответствуют исторической действительности.

Обратимся вкратце к истории хунну и других кочевых народов. Следует подчеркнуть, что история кочевых народов, несмотря на соседство и соприкосновение с Китаем, отнюдь не была периферийным последствием общего исторического развития некой «неделимой китайской нации», а наоборот, представляла собою самостоятельный и специфический путь социально-экономического, политического и культурного развития народов, населявших обширные просторы Центральной Азии, находившиеся на севере от Китая. Южная граница кочевого мира проходила по Великой китайской стене, которая с древних времен являлась не только политической, но и физико-географической, хозяйственной и этнокультурной границей между оседлым Китаем и миром кочевых народов.

Что касается политической истории народов Центральной Азии, то они всегда представляли собою весьма жизнеспособную силу. История государственности этих народов уходит своими корнями вглубь веков. Еще в 209 году до н. э., немного позднее первой китайской империи Цинь, была образована великая степная империя хунну, оставившая заметные следы в истории. Она успешно соперничала с китайской империей, доставляя ей немало беспокойств. И в 198 году до н. э. Ханьский Китай был вынужден заключить договор с империей хунну. В тексте договора, в частности, говорилось: «…расположенное к северу Великой Стены государство натягивающих луки повинуется указам шаньюя (хуннского правителя — ред.); расположенные к югу от Великой Стены дома, в котором живут носящие шапки и пояса чиновники, равным образом, управляются мною (кит. император — ред.) …Хань и Хунну — равные по силе соседние государства»[14].

Как известно, вслед за хунну на территории Монголии создавались различные государственные образования и могущественные империи кочевых народов, временами завоевывавшие Китай.

Утверждение китайских историков о том, что разные народы, находившиеся на севере Китая, всегда входили в состав единого многонационального государства, поочередно сменяя друг друга у власти в Китае независимо от национальной принадлежности, не имеет под собою никакой почвы.

История свидетельствует, что народы, образовавшие, как уже говорилось, самостоятельный кочевой мир, в свое время являлись весьма грозными враждебными силами по отношению к Китаю. Они оказывались у власти Китая отнюдь не как безобидные пришельцы, сменявшие лишь китайскую династию, а как чужеземные «варварские» завоеватели, против которых китайскому народу не раз приходилось бороться за свободу и независимость своей страны.

Касаясь многовековых отношений между Китаем и кочевыми народами, нужно сказать, что, хотя существовала объективная необходимость хозяйственно-торговых связей между земледельческим Китаем и скотоводческим, кочевым миром, история этих отношений богата драматическими событиями как для Китая, так и для кочевых народов. Виновниками таких событий были не только предводители кочевых народов, совершавшие частые набеги на богатый Китай, но и китайские правители, проводившие экспансионистскую политику в отношении обширных территорий «варваров». Однако характерно, что ни кочевникам, ни китайцам не удавалось подчинить друг друга в такой степени, чтобы кочевой образ жизни окончательно подчинил себе оседлый, земледельческий или же наоборот. Чтобы укрепиться в земледельческом Китае основательно, кочевникам пришлось бы отказаться от своего скотоводческого хозяйства и перейти к другому образу жизни, а чтобы окончательно покорить кочевой мир, китайцам пришлось бы не в меньшей степени приспособиться к кочевому скотоводческому типу хозяйства. А при тогдашнем уровне развития производительных сил никак невозможно было сколько-нибудь разумное сочетание этих двух противоположных типов хозяйства, следовательно двух разных образов жизни даже в рамках какого-нибудь единого «многонационального» государства.

В истории взаимоотношений между Китаем и кочевыми народами китайские правители выступали как экспансионисты, которые упорно стремились всеми средствами расширить свои владения. Они пользовались такими весьма ухищренными приемами, как «и и чжи и» (управлять одними варварами, используя другие народы), «цзи-ми» (политика сдерживания, сковывания) и «цаньши» (политика постепенного поедания земель соседей, подобно тому, как шелковичный червь поедает листья).