Manuscriptum - [20]

Кто так руки сковал?

Кто так спеша целовал,

был так печален сперва?

Прозренье идет по пятам. Первейшее превоплощенье. Я все еще мысленно там на грани блаженства и мщенья. Древнее мистерий и сцен, всех масок и кукол ведомых, паденье с обрыва вдоль стен, сухих колосков переломы.

Я не хочу говорить.

Словно мы два янтаря,

сопритяженьем горя,

нанизаны рядом на нить.

От Попугая.

Вот - графоманство, что приходит, когда обрубок языка сакральным, невозможным сводит, и судорога глубока.

Враждебны архаизмов монстры,

но небо пучит новых слов

отсутствие. Пером безостым

запечатленных - нет стихов.

Вот - блажь, что непреодолима иначе, чем залезть в петлю иль написать про "не любима", а то и хуже - "не люблю".

Пусть множится бумажек стопка,

тихонько ручечка скрипит,

чернильца льются... Ave, Попка,

что жив, покуда говорит!

x x x

Слова летят, как лист, гонимый ветром. Зачем впустую тратить эти звуки? Я предвкушаю осень летом. Любовь нельзя брать на поруки.

Пришел черед,

и воздух так смертельно

вдруг посинел,

деревья обрамляя.

Обводит осень веки тенью,

быть привлекательней желая. Она - как я, почти спокойна с виду. Не торопясь листает листья - книги. Она не скажет про обиду, найдя стихов святые лики.

И все же я

чужда осенней смерти.

Я забираю

все, что мною спето,

и ухожу, желая встретить

тобою изгнанное лето.

* Саша Ротай. СТИХОТВОРЕНИЯ *

x x x

"...Я ее как мог успокаивал; ели мы

вишни, принесенные ею с базара, си

дя рядком на казенном моем шерстя

ном одеяле..."

Е. Звягин

"Сентиментальное путешествие

вдоль реки Мойки."

Ели мы вишни, снесенные ею с базара, сидя рядком на казенном моем одеяле, столь шерстяном, словно роза под лапой Азора, и в непослушные волосы пальцы ныряли. Если Есенина вспомнить ночуя на Пряжке: он же на Девичьем Поле (*) с больничного клена сделал пейзаж изумленный. Во льняной рубашке, весь под иконами думал отбыть одаренным. После времян достопакостных - призвуки чувства горних объемов. Проемы оконные дремно веки смежают, творя завещания. Густо календарями завешаны вещими темными. Пух тополиный на город старинный цепляя, слой утепляя культурный, терпя и ревнуя,

???????????????????? *) Девичье Поле - место, где в Москве расположена психиатрическая лечебница, куда поэт поступил 26.XI.25.

Святый Симон - гид по раю, по-светски дерзну я, "Наспех стареют теперь" - говорит, отпирая: "Воля не наша подчас надо слушаться сверху вешают каплю для шуйной щеки осмеянной и погружаясь нуждаясь во светлую веру мы поднимаемся маемся медленно дланно. Данные от Никодима, Фомы, Иоанна." Землю проспоря, в сатори взлетают саперы. В путь приоткрытый однажды как свиток программный стоит ли плыть, если подл и убоги уборы. Идеология как диалог с кроманьонцем. Дольние помыслы долгими омый слезами, в доски дотошные допрежь герой уберется, если ему зафекалит примат панораму. СЛЫШИТЕ! Вьется в зенит - как лазурная флейта, синий Мариин театр покинув нечайно, как стрекоза с озорством над озерным омЛетом малой молитвы сигнал о спасении райном. Крик без помех - он помешан на нотах высоких. Память погостная острого компаса тоньше постным костям указует невидимость ноши и невредимость от сшибок дорог винторогих.

Одному поэту

Вы как Илья на колеснице, высотозвучия достигши, создали гром в обход милиций лишь по моей облезлой крыше, почти уехавшей, на ухо шепча приливом канонадным. И ни пера бы мне, ни пуха, но чую странные команды: возьмись, ляг, сядь, совсем исчезни, воскреснь, ну что ты будешь делать, то вспомни, это без претензий. Побудь один. Звони. На белом черкни два слова, три в период бери скобой, дели на вечность... В ущелье страшное как вывод вон он твой ноль ползет овечкой... Я не согласен - ноль уставший засел на веточке на отдых, и, просушив свои гамаши, он как пропеллер через воздух начнет напенивать спирально азот, наструивать в потоки не строго вверх по-вертикали, но все же к Солнцу, там, где Боги простят, наверно, эту дерзость и детскость с левизною вкупе... Тут нет надежды на известность, тут ни намека на уступки, Поблажки. Блаже, души наши по благодати упаси от: дурного глаза алчных вражин,.. умалишенья,.. судеб сирот.

x x x

Опять астения. Крадусь по стене я. Лопатки спинные пропеллерной тенью дымятся за мною, я громко седею, и мраморной молью взлетаю и рею.

x x x

"...И я, перебирая листья,

шепчу раскаянья слова:

"Очисти, Господи, очисти

душе моя, почто мертва..."

Игумен Роман

И сотворив две-три молитвы, бреду от стен монастыря в конец деревни до калитки, ее легонько отворя, уже блажу и предыхаю: "Подайте калике на хлеб, дошел до ручки и до краю Загорья (*) в сретеньи судеб. Пусть в этом доме в полной чаше цветут и кактус и фикус, но заходить сюда по чаще, по бурелому не берусь. Прибегнув к езженой дороге, я сто пудов снимаю с плеч невзрачных дней, недель убогих на грешной питерской земле.

?????????????????? *) Козье Загорье - деревня рядом с г. Печоры Псковской области.

Иду: ромашки мне по пояс, букеты гнутся между брюк. Споткнусь, бывало - тут же скроюсь, увижу птиц... махну на юг... Не долетев на южный полюс, на теплой гальке средь голов волной соленою умоюсь, и возвращусь опять на Псков. Опять в луга, в Изборск родимый, где столько Солнц провел и Лун, где был влюбленным и любимым, как летний берег свеж и юн, где свет увидев негасимый, прозрел и плакал, что грядет небесный град неопалимый высокогорний как курорт." И вознеся две-три молитвы, четыре-пять во слезном сне, космат, не думаю о бритве, женитве, службе и родне.