Мантык, охотник на львов - [54]

Все убранство Банти говорило, что онъ былъ храбрый воинъ и вѣрный слуга своего негуса. Львиной гривы вѣнчикъ, боевой лемптъ, ружье и щитъ — это все были воинскія отличія, подобныя европейскимъ орденамъ, крестамъ, звѣздамъ и лентамъ.

Онъ неподвижно ожидалъ, пока мистеръ Брамбль подъѣхалъ къ нему и слѣзъ съ мула. Тогда, закрывая ротъ однимъ изъ концовъ своего богато расшитаго лемпта, онъ сказалъ:

— Ночь коротка. Луна свѣтитъ ярко. Если хочешь сдѣлать дѣло, для котораго ты пріѣхалъ — сегодня все можетъ быть удачно. Надо имѣть крѣпкое сердце и твердыя руки. Инглезамъ не занимать ни того, ни другого.

— Какъ? уже сегодня? — пробормоталъ мистеръ Брамбль.

— Сейчасъ, — сказалъ геразмачъ Банти и знакомъ предложилъ Брамблю войти въ его хижину.

Хижина стараго абиссинскаго начальника ничѣмъ не отличалась отъ хижинъ простыхъ абиссинцевъ. Тѣ же круглыя плетеныя изъ вѣтвей стѣны, слегка обмазанныя глиной, тотъ же земляной полъ, покрытый сухими воловьими и звѣриными шкурами, и такая же, какъ у всѣхъ альта — деревянная кровать, заплетенная сухими воловьими жилами и покрытая шкурами.

Брамбль и Коля вошли въ хижину. Геразмачъ пригласилъ ихъ садиться на альгу. Онъ самъ сѣлъ на корточки на землѣ и хлопнулъ въ ладони.

Въ хижинѣ, на ящикахъ стояло два глиняныхъ ночника. Желтое пламя колебалось въ нихъ, какъ пламя свѣчи и длинныя тѣни отъ геразмача, Коли и Брамбля метались по темной стѣнѣ.

Занавѣска изъ воловьей кожи беззвучно откинулась и на ея фонѣ появилась фигура молоденькой дѣвушки. Пламя ночниковъ освѣщало ее съ обѣихъ сторонъ и бросало золотистые отблески на темно-бронзовое точеное лицо. Большіе черные газельи глаза подъ густыми длинными рѣсницами покорно посмотрѣли на геразмача, потомъ быстрымъ любопытнымъ взглядомъ окинули мистера Брамбля и надолго остановились на Колѣ. Сѣровато-бѣлая рубашка во многихъ складкахъ красиво драпировалась на стройной дѣвушкѣ. У пояса она была стянута бѣлымъ шнуромъ, концы котораго висѣли сбоку. Все въ ней было такъ стройно, чисто и изящно, что она казалась страннымъ видѣніемъ въ суровой хижинѣ стараго абиссинскаго вождя, между звѣриныхъ шкуръ, щитовъ, копій и ружей.

Геразмачъ бросилъ ей нѣсколько словъ по-абиссински, такъ быстро, что Коля не могъ уловить ихъ смысла.

Она сейчасъ же такъ же безшумно, какъ появилась, исчезла. Потомъ пришла снова и принесла низенькій столикъ съ соломенной крышкой, накрытый чистымъ бѣлымъ сквознымъ полотенцемъ. Мягко, неслышно двигаясь, гибко нагибаясь, красиво округляя руки, она разставила на столикѣ высокіе стеклянные стаканы, кувшинъ мутнаго, холоднаго, пахнущаго медомъ тэджа, нѣсколько банановъ на тарелкѣ и жестянку французскаго печенья «Альбертъ».

— Дочь моя, — сказалъ геразмачъ Банти, съ любовною гордостью оглядывая дѣвушку. — Маріамъ, ты можешь идти, — добавилъ онъ.

Маріамъ бросила взглядъ своихъ большихъ, прекрасныхъ глазъ на Колю. Точно въ полумракъ хижины скользнулъ весенній солнечный лучъ и пахнуло ароматомъ молодыхъ тополевыхъ почекъ.

Геразмачъ налилъ тэджъ по стаканамъ и съ солдатскою простотою заговорилъ о дѣлѣ.

— Левъ обложенъ давно. Триста абиссинскихъ ашкеровъ по приказу негуса стерегутъ его въ томъ мѣстѣ и не выпускаютъ никуда. Каждый шагъ льва извѣстенъ. Конечно, можно было бы устроить блокгаузъ, какъ и наказывалъ негусъ. Но это дѣло долгое и хлопотливое… Да и лѣсу кругомъ нѣтъ такого. Пришлось бы везти изъ Аддисъ-Абебы…. Надѣлали бы шуму и тогда не укараулишь льва… Сегодня вечеромъ — вотъ и часа нѣтъ до вашего, пріѣзда — левъ зарѣзалъ быка и унесъ его на себѣ. Мои ашкеры выслѣдили, куда онъ его положилъ. Левъ придетъ на разсвѣтѣ жрать убоину. Тамъ можно хорошо стрѣлять. Мѣсто чистое. Луна теперь до утра. У васъ, я видалъ, ружья отличныя… Хотите?

Мистеръ Брамбль задумался.

— Далеко отсюда? — спросилъ онъ.

— Часъ ходьбы. Я дамъ отличнаго проводника. Многимъ ходить не надо. Напугаете.

— Я бы взялъ своего бѣлаго слугу и одного чернаго съ вещами.

— Всего четверо. За глаза довольно… Если не боитесь?

— Коля, вы не боитесь? — спросилъ мистеръ Брамбль. Коля, не думая о львѣ, всталъ и, стоя, отвѣтилъ, потупляя глаза.

— Совсѣмъ не боюсь, мистеръ Брамбль.

— Ну, вотъ и отличное дѣло, — сказалъ англичанинъ. Коля и правда, въ эту минуту совсѣмъ не боялся льва.

Правду сказать: — онъ не могъ себѣ ни представить льва на свободѣ, ни сообразить, что такое охота на льва. Львовъ онъ видалъ въ клѣткѣ, въ звѣринцѣ. Тамъ они не казались ему страшными. Скорѣе жалкими. Охота? Но объ охотѣ онъ зналъ только по разсказамъ дѣдушки Селиверста Селиверстовича, какъ на тигра охотился старый уральскій казакъ Мантыкъ. Тигръ, по словамъ Селиверста Селиверстовича, былъ гораздо сильнѣе льва, и Мантыкъ билъ ихъ одинъ на одинъ изъ простого двуствольнаго, съ дула заряжающагося ружья. А у нихъ будетъ два великолѣпныхъ пулевыхъ нарѣзныхъ штуцера и у Фара четырехлинейная винтовка Гра. Нѣтъ, — левъ настолько не казался Колѣ страшнымъ, что Коля думалъ не объ охотѣ, а о томъ, какъ послѣ охоты онъ отпросится пойти въ Минабеллу.

И Коля еще разъ повторилъ, ясными глазами глядя на мистера Брамбля:

— Нѣтъ, мистеръ Брамбль, совсѣмъ, никакъ не боюсь… Насъ же трое на одного льва!