II
МАНТЫКЪ СТАРЫЙ И МАНТЫКЪ МАЛЫЙ
Самой большой радостью для Галинки и Коли было, когда къ нимъ приходили Мантыки — дѣдъ со внукомъ. Съ Мантыками Ладогины познакомились на пароходѣ, когда уходили изъ Россіи. Въ давкѣ и суматохѣ Наталья Георгіевна съ двухлѣтней Галинкой, съ еще маленькимъ Колей, съ вещами — корзиной, старымъ чемоданомъ, узлами и чайниками совсѣмъ пропала бы. Наталья Георгіевна и вещи растеряла бы и дѣтей не знала бы, куда устроить, если бы вдругъ подлѣ нея, на сходнѣ, не оказался кряжистый, крѣпкій старикъ въ измятомъ англійскомъ френчѣ[4] со старыми серебряными погонами съ двумя малиновыми выгорѣвшими полосками и въ синихъ шароварахъ съ лампасами такого же блекло малиноваго цвѣта. Старикъ взялъ Наталью Георгіевну крѣпко за руку и сказалъ сурово:
— Вы постойте, барынька, постойте. Все устрою, все оборудую… Абрамъ, помоги мальчику.
И такой же мальчикъ, какимъ былъ тогда Коля, только крѣпче Коли и рослѣе, загорѣлый, съ темными мозолистыми руками, отобралъ отъ Коли узлы, взялъ у Натальи Георгіевны чайникъ и пошелъ проталкиваться по сходнѣ. Старикъ забралъ отъ Натальи Георгіевны корзину и чемоданъ и повелъ ее за собою. Онъ устроилъ ей и Галинкѣ уголокъ въ дамской каютѣ, онъ доставалъ ей провизію, а его внукъ — Абрамъ — вездѣ помогалъ ему и услуживалъ Колѣ.
Вмѣстѣ прибыли они въ Константинополь, вмѣстѣ странствовали по Болгаріи и Сербіи и, наконецъ, вмѣстѣ добрались до Парижа. Тутъ уже не Мантыки помогали Ладогинымъ, а Ладогины со знаніемъ французскаго и англійскаго языковъ помогли и старому Мантыку и его внуку устроиться на работу.
Молодой Мантыкъ, еще въ Сербіи научившійся управлять машиной, съ рекомендательнымъ письмомъ и розовой картой[5] явился наниматься въ гаражъ. Его сопровождала какъ переводчикъ, Коля.
Хозяинъ гаража, полный, бритый французъ въ большихъ очкахъ въ черной роговой оправѣ недовѣрчиво посмотрѣлъ на четырнадцатилѣтняго Абрама и сказалъ, что мальчикъ слишкомъ малъ и ему не справиться съ машиной. Коля перевелъ слова хозяина Мантыку. Абрамъ усмѣхнулся, подошелъ къ грузовику, подперъ широкимъ плечомъ подъ кузовъ машины и приподнялъ ее.
— Знай нашихъ! Уральскихъ казаковъ!
- Ça va[6]), — воскликнулъ изумленный французъ.
— Ладно, — пробурчалъ сквозь зубы Абрамъ. — Я то совсѣмъ не сова, а ты, брать, на филина очень даже похожъ!
Абрама приняли шофферомъ на легкій грузовикъ, а его дѣда устроили въ тотъ же гаражъ ночнымъ сторожемъ.
Два года уже служили они у одного и того-же хозяина. Абрама полюбили за его живой, веселый нравъ и честность Ему хозяинъ довѣрялъ самые цѣнные, самые дорогіе грузы и зналъ, что Абрамъ доставить все въ цѣлости, все аккуратно получитъ и никогда не потеряетъ, или не просчитаетъ ни одного сантима.[7]
Дружба Мантыковъ съ Ладогиными не прекратилась, но, напротивъ, окрѣпла. Галинка горячо привязалась къ дѣдушкѣ и къ веселому, проворному Абраму, который когда-то, въ тяжкіе дни ухода изъ Россіи няньчилъ ее на пароходѣ, а теперь баловалъ чѣмъ только могъ, Коля нашелъ въ Абрамѣ добраго, сильнаго друга. Въ воскресные досуги вмѣстѣ бродили они по чужому Парижу, Абрамъ учился у Коли французскому языку, а Коля слушалъ разсказы Мантыка о его дѣтствѣ въ глухой уральской станицѣ, о ловлѣ осетровъ, о скачкѣ по степи на крѣпкой киргизской лошадкѣ.
Но больше всего любили Галинка и Коля разсказы дѣдушки Мантыка о старой Россіи, о жизни въ Туркестанѣ, о Скобелевскихъ походахъ по песчанымъ пустынямъ, объ охотахъ на тигровъ.
Тогда, будто раздвигались стѣны тѣснаго номера отеля «Селектъ», стихалъ немолчный шумъ и гулъ парижскихъ улицъ, иное небо разстилалось за окномъ, небо глубокое, синее и знойное, съ неистово пекущимъ солнцемъ и видѣлась старая, великая Императорская Россія. Какъ продвигалась она за казаками въ песчаныя пустыни центральной Азіи, какъ несла свѣтъ христіанской любви полудикимъ туркменамъ, киргизамъ и сартамъ, какъ научала любить бѣлыя рубахи туркестанскихъ стрѣлковъ и казаковъ и ихъ великаго, таинственнаго, Бѣлаго Царя.
И любимѣйшими разсказами были разсказы про дѣда дѣдушки Мантыка, знаменитаго охотника на тигровъ, уральскаго казака Мантыка.
— Вотъ и они, — закричала Галинка, прислушиваясь къ шагамъ на лѣстницѣ. — Слышишь, Коля, дѣдушка Селиверстъ Селиверстовичъ покашливаетъ.
Въ дверь постучали.
— Идите! идите! дѣдушка! — крикнула Галинка.
Въ опрятномъ сѣромъ пиджакѣ, въ рубашкѣ съ мягкимъ воротничкомъ, старый Мантыкъ былъ очень хорошъ. Сѣдая красивая бородка закрывала вырѣзъ пиджака. Усы нависли надъ губами. Бѣлые волосы были еще густы и аккуратно расчесаны на двѣ стороны. Темные глаза блестѣли изъ густыхъ рѣсницъ, и весь дѣдушка былъ благостный, сіяющій. Онъ напомнилъ Галинкѣ лики иконъ. Такіе же, должно быть, были Русскіе святые, о комъ разсказывала мама: св. Николай Чудотворецъ, св. Сергій Радонежскій, св. Серафимъ Саровскій, св. Митрофаній Воронежский — такіе же тихіе, добрые и ласковые, съ сѣдыми Русскими бородами, въ сѣдыхъ усахъ.
