Манекен за столом. Роман-антиутопия - [68]

Топ вздохнула.

— Идёмте. Пик, ты обожди немного.

Настроение у меня испортилось окончательно.

Хлев был снова полон. Фат, как скотник, шел рядом со звездой. По мере продвижения звезды все склонялись в почтительном поклоне. Она заняла свое место рядом с брендом и прачкой.

Столы были накрыты. Кредо вдруг сумасбродно хлопнул в ладоши.

— Танцы! — гортанно провозгласил он.

Искусствовед по-свойски подмигнул мне. Он был с чувством юмора, в отличие от шута.

Все с разочарованием выстроились в две шеренги и повернулись друг к другу.

Кое-кто не сдержался и метнул в сторону Кредо гневный взгляд, не в силах обуздывать аппетит. Кредо это было все равно. Обычно взвинченный, он был мрачен. Не тянет виртуоз. Где его воображение? Охота не взбодрила его.

Очертания танцоров менялись, как в калейдоскопе. Взявшись за руки, они мозаично образовывали различные фигуры. Топ подходила к Мифу, и всякий раз он учтиво улыбался, брал ее за талию и кружился с ней. Я не подозревал, что Топ так любит танцевать.

Миф обращал на себя внимание. Пропорционально сложенный образчик, он легко передвигался по залу.

Некоторые пируэты были так сложны, что невольно наводили на мысль о какой-то другой задаче, помимо эстетической.

Топ вернулась на свое место. Ее глаза блестели. Она обернулась на меня раз, другой.

— А он красив, да? — Сказав это, она покраснела. Но за румянами это было почти незаметно.

— Он классно дерется, — сказал я.

— Да? — обрадовалась Топ.

Пышные костюмы обезличивали их обладателей. Сидя за столом, я увидел лица вблизи. Тугодум, привстав, стал разламывать истекающего соками ягненка.

Все вокруг неловко орудовали столовыми приборами. Аскет зажевал, чавкая, как боров.

Худощавого Вектора я принял сначала за неглупого человека, но меня здорово озадачила его манера пропускать все реплики мимо ушей.

Буйные ароматы исчезли. Такой щучий жор не требует никаких приправ для возбуждения вялого аппетита.

Аскет опережал всех, планомерно очищая свой участок, и куда он только мог дотянуться, а тянулось его естество во все стороны, налегая, как ледокол, брюхом на нетающий стол, сметая крошки, загребая кушанья, как ковшом, выказывая при этом чудеса гибкости, никогда не объедаясь при этом.

Это было ужасно. Где гости, где хозяева, не разобрать. Они действительно не были людьми. Но были настоящими. Они поглощали пищу с такой реальной жадностью, что мне пришлось глубоко задуматься. Так едят только предельно изголодавшиеся.

В гостях нужно соблюдать этикет. Как будто еды никогда не видели. И впрямь, как впервые. Настоящее должно радовать. Чем его больше, тем лучше.

Но почему зрелище пирующих кукол так угнетает? Ведь все по-честному. Точь-в-точь. Не точность, а сходство должно пугать. Все огибающее, мерцающее. А оно, наоборот, вызывает одобрение — в искусстве и в жизни.

Знакомое, свое. Зачем искать другой путь?

Преодолевать сопротивление среды — так замечательно. Слиться со стихией. Если ты все одолеешь, это настоящее будет принадлежать тебе. В действительности.

А если нет?

Топ, благосклонно улыбаясь, знаком пригласила Мифа. Он, который незамедлительно откликался до этого, подсел, будто нехотя.

— Какое общество! — сказал он мне тихо.

Пламя камина отбрасывало на мрачные стены уродливые тени.

Аскет громко икнул.

Я немного опьянел. На меня смотрел Абсурд. Пастух Абсурд. Он прикатил со своего пастбища.

— Что за торжество… — сказал он. — Да это тот самый кумир!

Сам бренд, вскинувшись, посмотрел на меня.

— Но, но, — сказал я.

— Что это значит, пастух? — холодно сказала звезда. — Пикет — мой кучер.

— Пикет? — сказал пастух. — Я обознался.

Я криво ухмыльнулся. Абсурд сватался к самой Дар.

— Как здоровье пастушки? — спросил я.

Абсурд не возмутился, как ему полагалось. Он задумчиво смотрел на меня. Я, хлебнув хорошенько из кубка, вероятно, наговорил бы ему всякого, но тут заметил, что бренда нет на месте.

Вельможный Абсурд уже не обращал на меня никакого внимания. Он стал обладателем обширных владений, закрепленных печатью Офиса. Огреб, называется. Официально. Что может быть мерилом в искусственной стране?

Вот его блистательная, высшая цель. Метод дорожил своим достоянием здесь, на чужбине, и решительно ни с кем больше не вступал в пустопорожние разговоры.

Завладев, по сути, куском бывшей помойки, метод стал скрытен и дальновиден. Стал заботиться, как упырь, о своем здоровье, бросил курить.

Ловко Шедевр его обманул. А если метод, в самом деле, хороший? Если плохой человек совершает хорошие поступки, не все ли равно?

Может, стереотип сложился. Я похолодел. Нет, нет, мы все, вместе, не можем ошибаться.

Аскет, против ожидания, не раскис. Кто-то запел, и он, пребывая в неподвижности, подхватил мотив, нечленораздельно загудел, флегматично прикрыв глаза.

Вскоре все пели. Местная знать исполняла хором крестьянскую песню с несложным заграничным мотивом.

Миф не пел, хотя, я уверен, хорошо знал слова этой песни. Поймав мой взгляд, он приподнял бокал, и Топ присоединилась.

Миф пил умеренно, в отличие от меня. Я чувствовал, что набираюсь среди кукол.

Я пошел на поиски бренда. Чучела поганые, подумал я. Я выразился культурно. Отличить, не отличить…