Мандустра - [85]

Я улыбаюсь солнцу и жизни и готов расцеловать бабочку с огневым узором крыльев, когда она пролетает мимо.

В центре древа жизни собрался наш народ, и я тоже направляюсь туда по своей ветке, и трепещу от сладких желаний и ощущения любви.

Я вежливо здороваюсь со всеми, готовый от радости обнять их и прижать к груди, и располагаюсь среди моего народа — лучшего из всех, чтобы вместе чувствовать солнечные лучи, чтобы вместе жевать листья, чтобы вместе радоваться жизненному совершенству, подаренному каждому из нас.

О, как прекрасны наши девушки, как они грациозно висят!.. А как они чарующе жуют!!.. А как красивы их лица, обращенные ввысь!!!.. Как светятся их глаза, когда они обращают свой взор прямо на меня!!!!.. Неужели я заслуживаю кого-нибудь, неужели я могу понравиться, неужели меня можно полюбить, ведь я — такой обычный, простой, такой же, как все.

И тут, словно ослепленный, я вижу чудесное создание недалеко от меня, на соседней ветке!

И она смотрит прямо на меня, смотрит, не отрываясь, но глаза ее грустны и печальны, и только отраженный солнечный свет заставляет их блестеть и сверкать, будто она счастлива.

Я переползаю на ее ветку, располагаюсь рядом и спрашиваю:

— Что с вами? Вам грустно? Но посмотрите, как светит солнце, как все прекрасно!

— Я вас люблю, — отвечает она мне, — а любовь — это самое грустное и великое чувство из всего, что возможно под солнцем, которое сейчас светит.

Я смотрю ей в глаза, и нечто волшебное и мощное, словно молниеносная вспышка, спалившая соседнее древо жизни, пронзает нас стрелой безмерного и невероятного восхищения, и мы сливаемся в великом и бесконечном поцелуе, затопляющем нас, точно идущий сплошной водяной стеной искрящийся светом и счастьем оглушительный ливень любви.

— О, как прекрасна ты, возлюбленная моя!.. — шепчу я ей, а она ничего не отвечает мне, только гладит мои щеки и целует и целует меня.

Наконец, я соединяюсь с ней, отдаю ей себя полностью, перестаю существовать, превращаюсь в само солнце, которое сейчас светит, становлюсь древом жизни, становлюсь всем; а она неслышно произносит; «Любимый», и улыбка озаряет ее прекраснейший лик, и нимб счастья зажигается над нашими переплетенными на ветке телами.

Это был великий день любви, который навсегда останется в моей памяти, что бы со мной ни случилось.

Благодарный всему миру, я возвращаюсь на свою ветку, немного жую листья и, усталый и безмерно радостный, погружаюсь в сон.

Запись четвертая. Сон

Словно сотканный из воздуха и пустоты, я продолжаю висеть на ветке и жевать. Но некая сила начинает давить на мое лицо, сдвигая, выпихивая меня куда-то вовне, вбок, назад. Я не в силах противостоять ей; я соскальзываю с ветки и повисаю в воздухе, лишенный древа жизни, лишенный листьев, лишенный всего.

И тут меня словно берут снизу за спину и резким движением разворачивают лицом к земле. Я не в силах этого выдержать, этой противоестественной позы, этого ужасного положения, но не могу ничего сделать, потому что словно соткан из воздуха или пустоты. Мерзкая сила подбрасывает меня вверх, будто издеваясь, заставляет лететь куда-то вдаль, в неизведанные мною пространства; а я вынужден смотреть, как внизу подо мной проносится огромная мировая плоскость, на которой происходит все, что угодно, и все это я могу воспринять, почувствовать и увидеть, и все это я должен вобрать в свою душу.

Я вижу проносящиеся равнины, горы, леса, поля, океаны, моря, озера и реки; я вижу бесчисленные множества народов, живущих везде, кишащих в каждой точке этой великой мировой плоскости, которая нескончаема, и мне становится по-настоящему жутко, и безмерный ужас охватывает мой опечаленный дух.

Что они делают, что же они все — все — делают?!..

Они постоянно дерутся для того, чтобы съесть друг друга — или таких же, как они, или любых других. Я ощущаю их стоны, их муки, их предсмертные агонии — все в конце концов сливается в большой кошмарный стон всеобщей скорби. Как я могу им помочь?

Но, кажется, они не хотят, чтобы им помогали. Очевидно, они неразумны; я вижу огромное количество древ жизни с бесчисленным множеством листьев, а они, вместо того, чтобы жить, любить и радоваться, заняты поеданием самих себя.

Но сколько же их!.. Воистину, мир безмерен. Я это всегда предполагал — но чтобы он был столь кошмарен, такого мне и присниться не могло.

Любые формы и интеллекты, любые души и тела, самые разные ступени развития, всевозможные настроения и чувства, и только одна цель — съесть. Съесть любимую, съесть мать, уничтожить, съесть всех существ другого народа, съесть кого угодно.

О, Господи, я не могу этого выносить! Ты оставил меня! Спаси меня! Спаси!!..

И в этот миг отчаянья и последней надежды, в это мгновение крика скорби, исходящего из моей воздушной груди, я увидел сверху свое великое древо жизни и свою ветку, с которой меня так безжалостно содрала неизвестная мне сила познания. Я начинаю снижаться, сила отпускает меня; я, наконец, переворачиваюсь, с облегчением и неописуемым счастьем вновь вижу солнце и небо, и опять оказываюсь на родной ветке, где так много изумрудных листьев, и где царят покой, радость и любовь. Какое-то время я тупо и остолбенело смотрю вверх и вперед, но потом успокаиваюсь, понимая, что все кончилось, что я — в своей реальности, и она никуда от меня не уйдет, и ничто не может измениться, пока есть древо жизни, солнце и листья; я успокаиваюсь и начинаю жевать, жевать, жевать.