Мандустра - [73]

— Все это неправильно, — наконец сказал один. — Необходимо съесть что-нибудь психотропное. Я знаю: это квадратные упаковки с оранжевой чертой.

Они доползли до ящика, корчась в животных болях. Один из них вынул две пачки с таблетками.

— Вот… Тазепам… Замечательно успокаивает нервы… То, что нам нужно… Пипольфен… Усиливает эффект… Это проверенные, замечательные колеса. По пять каждого…

— Давай.

Дрожащие пальцы неторопливо отсчитывали таблетки — белые и синие. Зубы болели от твердых предметов, как у детей после шоколадок. И все-таки организм принял новую дозу, которая последовала в желудок, готовясь атаковать кровь и мозг.

— Вот так, — многозначительно сказал один из друзей, когда они расслабленно уселись на табуреты, готовые к новым ударам тяжелой судьбы.

— Неужели и сейчас нам не повезет? — сказал второй, добрым взглядом рассматривая трещину в потолке. — Как мне хорошо…

— Ага… — умиротворенно порадовался первый друг, облокотив голову о стенку.

— А-а-а-а, — забился первый друг в блаженных сетях кайфа. — Мы летим вверх и вперед…

— Вверх и вперед… — повторял за ним его друг.

— И вдруг — бамц!

Он упал на пол. Что такое, что такое, что происходит, где Марья Ивановна, где Кочубей… Его друг удалялся от него вдаль тысячами смыслов и видений, вечность в виде большой белой крысы уселась у него на носу. По паркету забегали мраморные слоники, в голове методично пульсировала кровь. Его друг начал чернеть.

— Что ты делаешь? — с пола спросил его первый друг.

Другой же чернел и покрывался щупальцами. Потом он поднял рукав своей руки — она вся почернела и стала сухой, словно щепка. Он схватился за нее другой рукой — и она отвалилась на пол, легко переломившись с треском.

— Конец руке, — сказал он. — Теперь я точно не пойду в армию.

— А как же рука?

— Вырастет новая.

Полчаса прошло вне времени, когда они наконец открыли глаза и посмотрели друг на друга — все было нормально, зрачки точно желтки растеклись по всей поверхности глазных яблок, они выпирали из-под век, подрагивая на ресницах; бледность сияла на лицах, но душам было смешно.

— Так где же твоя рука? А? — спросил друг своего друга. — Так это был глюк?

Они рассмеялись, в такт вибрируя дрожащими пальцами.

— Да, — серьезно ответил другой друг. — Это был глюк.

— А вообще вот эти последние средства…

— Ничего. Я пойду спать.

— До свидания.

Первый друг проводил второго до двери, чтоб он отправился на свой этаж ночевать и продолжать жить в грезах, пока нам осталось хотя бы это. Он закрыл дверь и чмокнул ключом, поворачивая его в замке. Петухи еще не пели, но было уже рано, духовно пустой дом тревожно готовился к новому трудовому дню.

Друг отошел от двери, путаясь мыслями и чувствами. Дрожь пробила его насквозь — он не смог бы спать, чтобы отдохнуть от экспериментов над собственной жизнью.

— Я приму снотворное! — решил он, выискивая радедорм среди россыпей химической помощи человеку в минуты плохого настроения.

— Все это несерьезно! — громко усмехнулся он, заглатывая пачку внутрь себя. — Завтра я высплюсь хотя бы нормально… Химия все-таки не страшна человеку как носителю духовной силы…

Он пошел вперед, тупо осознав, что на мгновение стал совершенно нормальным, готовым к новым путешествиям во славу разума.

Но не дойдя и двух шагов до туалета он умер, упав на безмозглый паркет, и воскрес только в день Страшного Суда.

1984

ПУТЕШЕСТВИЕ В КАЛМЫКИЮ

Я вышел в тамбур, чтобы покурить. Поезд несся вперед и вперед, точно собирался увезти меня и мою измученную нашей судьбой девушку в какой-нибудь спокойный и вполне реальный рай. Она лежала сейчас в купе на верхней полке, безостановочно считая километровые столбы, словно от этого зависело ее ближайшее будущее, видимое ею светлым и радостным, совсем как прямой жизненный путь удачливого праведника.

Я с жадностью втягивал сигаретный дым, чувствуя телесную неостановимую дрожь и разбитость; за окном мелькал пейзаж, серый, как суть моей души.

— Скоро уже подъедем, — неожиданно сказал уголовного облика человек, куривший вместе со мной. — Осталось недолго.

— Да, — откровенно согласился я, хотя совершенно не понял, куда это мы подъедем и до чего, собственно, осталось недолго.

Куда мы вообще едем и зачем? Вдаль от себя, от собственной дрожи, от печальных утр и вызывающих робкую надежду вечеров? Очевидно, это — глупо, но разве этот мир совершенно лишен прибежищ и тайн, неужели все настолько логично и мрачно, как в кинотеатре, в котором никак не начнется цветное кино, и все присутствующие понимают, почему это так, лишь я один, несмотря ни на что, жду разноцветной яркости экрана и сладких грез?..

Я отшвырнул докуренный до фильтра бычок, опять вздрогнул и поднял руки вверх, не предполагая, чем бы еще заняться, кроме простого бесконечного ожидания. Кажется, мы едем в Калмыкию, где должен состояться съезд буддистов ветви «Ваджраяна»; и мы, наверное, ждем покоя и безразличия последователей Шахья Муни, хотя все наше существо алчет чего то совершенно другого — того, что невозможно и запрещено, что прекрасно и чудовищно, как недосягаемый и утраченный рай.

Мое настроение вдруг становится ровным, словно замечательно построенная автострада, и я возвращаюсь в купе.