Мандат - [50]

— На Обводном искали? — спросил Глебка.

— Дом нашли… Пустой!

— А в Лавре?

— Там не может быть.

— Почему?

— Налетчики бы знали, — пояснил Михаил Потапович. — Это их владения…

Больше Глебка ничего придумать не мог.

— Узнать бы, где Юра, тогда бы и барахло нашли.

— В корень смотришь! — подхватил Михаил Потапович. — Именно так! Где твой названый брат — там и картины… Для чего Юрий потребовался карлику? Чтобы разобраться в награбленном, отделить ценное от пустяков.

— А я знаю! — воскликнула вдруг Глаша. — В лодке!

— Что — в лодке? — не понял Михаил Потапович.

— А все! Все, что уворовали!

Михаил Потапович соскочил с подоконника, подсел к Глаше.

— Ты что-то вспомнила?.. Только не торопись и ничего от себя не добавляй! Вспоминай, как было по порядку.

— Чичас! — сказала Глаша. — Привела меня Графинька в подвал и говорит: мой дворец. А там уродик этот сидит. Разозлился, что она меня с собой взяла, пригрозил оставить Графиньку.

— Где?

— Ну, там — в подвале… А она ему и говорит: не уйдешь, мол! Я слежу за твоим ковчегом!.. А ковчег — это лодка.

— Почему лодка?

— А мне мама рассказывала… Какой-то потоп на земле был. Кто успел забраться в ковчег, тот и спасся.

Михаил Потапович отрицательно покачал головой.

— Подвал она дворцом назвала — так и с ковчегом… Жаргон! А Ноев ковчег, про который тебе мама рассказывала, это, по библии, большой корабль, а не лодка.

— А как Графинька сказала карлику, — спросил Глебка у Глаши, — не уйдешь или не уплывешь?

— Не уйдешь! — твердо ответила Глаша.

— Значит, не лодка!

— Тоже ничего не значит! — возразил Михаил Потапович. — Ходят и под парусами!

В комнату зашла женщина, которая выступала перед ребятами.

— Вы отстаете! — сказала она Глебке и Глаше и взглянула на Михаила Потаповича, дав понять, что он задерживает уборку помещения.

— Я им обязательно помогу! — виновато улыбнувшись, пообещал он и спросил: — Я не ошибаюсь, вы ведь учительница русского языка?

— Да.

— Скажите, пожалуйста, что в наши дни можно назвать словом «ковчег»?

Лицо у женщины просветлело, будто это слово было для нее самым любимым. Она заговорила легко и свободно, как на уроке, к которому хорошо подготовилась:

— Обратите вниманье на корень таких слов: «ковать», «коваль», «ковчег». Кованый сосуд, окованный сундук или ларец — все это ковчеги в прямом смысле. А в переносном слово «ковчег» может иметь множество значений: и старинная карета, и ветхий кораблик, и просто какое-нибудь убежище. У поэтов есть ковчег надежды, ковчег спасенья, ковчег любви. И если хотите, этот дом — эту будущую школу — тоже можно назвать ковчегом. Ковчегом просвещения!

— Ваши ученики будут знать родной язык! — восхищенно произнес Михаил Потапович.

— Благодарю вас! — ответила женщина и, уходя, добавила: — Если вы не будете слишком часто отвлекать их!

— Постараюсь! — сказал Михаил Потапович, а когда дверь закрылась, пошутил: — Давайте-ка приниматься за комнату, а то эта строгая учительница, поставит мне плохую оценку!

Пока убирали будущий класс, Михаил Потапович попросил Глебку и Глашу еще раз повторить все, что им запомнилось от встреч с карликом и Графинькой. Ребята охотно выполнили его просьбу, но они и сами чувствовали, что ничем не помогли чекисту. Когда в комнате стало чисто, Михаил Потапович ушел, а Глебка и Глаша перебрались в коридор, где уже работали другие мальчишки и девчонки.

Во второй половине дня во дворе запылал большой костер — горел вынесенный из школы и сваленный в кучу мусор. Дом будто помолодел, посвежел. Или это только казалось ребятам? По-прежнему в окнах не хватало многих стекол и раны от пуль виднелись в дверях и стенах, но учительница сказала, что в Смольном обещали выдать стекла и мел для ремонта школы.

Часов в пять Глаша и Глебка вернулись домой, вместе приготовили ужин и, присев на кухне около теплой плиты, стали поджидать Дубка. Вместо него пришли два матроса из его команды и сообщили, что Дубок просил не ждать. Он с напарником решил заночевать в рыбацкой деревеньке на правом берегу Невы.

— Почему? — удивился Глебка.

— Чтобы не гоняться туда-сюда, — ответил матрос. — Конец не малый! До Обуховского завода верст десять. Потом до того гроба версты четыре. И еще вверх по Неве верста.

— Что за гроб? — спросил Глебка.

Матросы смущенно переглянулись.

— Не всыпал бы нам Дубок за этот гроб! — сказал второй.

— Какой гроб? — еще больше заинтересовался Глебка.

Матросы снова посмотрели друг на друга.

— Струхнули мы малость, — признался один из них и покряхтел с досадой. — Гроб-то заразный!.. Ну, не гроб — буксир… На нем холерных перевозили, а сейчас стоит во льду, на борту череп и кости… Мы издали посмотрели — и ходу! А Дубок — он крутой. Скажет — приказ нарушили!

— Да ведь буксир-то не бесхозный! — возразил другой матрос. — Люди на нем…

— Что из того?

— А то, что никуда он не денется, не потонет!

Матросы заспорили, заволновались и ушли, даже не простившись с Глебкой и Глашей. Спускаясь по лестнице, они продолжали спорить, а выйдя на улицу, решили завтра на рассвете вернуться к холерному буксиру.

Глебка и Глаша сели ужинать. Но ели они без всякого аппетита. Каждый чувствовал непонятную тревогу. Ее не было до матросов. Это они принесли в квартиру смутное беспокойство.