Мандарин - [20]

Шрифт
Интервал

Передо мной лежал Пекин! Широкая, величественная, грубая стена из темно-серого камня, уходя в необозримую даль, выделялась на фоне закатного кроваво-пурпурного неба многоярусными кровлями и воротами величественной архитектуры…

А дальше к северу, в туманной фиолетовой дымке, как бы зависнув в воздухе, виднелись горы Монголии…

У ворот Туньцзеньмень меня ждал роскошный паланкин, в котором мне предстояло проследовать через весь Пекин до военной резиденции генерала Камилова. Теперь Китайская стена, возле которой я находился, выросла до небес, подобно наводящему ужас библейскому сооружению; к ее основанию жались лавчонки торговцев — экзотический базар, гудевший, точно пчелиный улей. Дрожащий свет фонарей разрывал надвигающуюся темноту кроваво-красными вспышками, а белые навесы, лепившиеся к темной стене, казались сидевшими на ней белыми бабочками.

Тут мне взгрустнулось, я сел в паланкин, опустил расшитые золотом алые занавески и в сопровождении казаков проследовал в древний Пекин через огромные ворота, осаждаемые шумящей толпой, повозками, лаковыми носилками, монгольскими всадниками с луками и стрелами, бонзами в белых одеяниях и длинными вереницами медлительных одногорбых верблюдов, мерно покачивающих свою ношу…

Очень скоро паланкин остановился. Почтительный Ca То поднял занавеску, и я увидел, что нахожусь в тихом, сумеречном саду, где среди вековых кленов стояли похожие на огромные фонари беседки, излучавшие мягкий свет, а со всех сторон доносилось журчание разнообразных фонтанов. На крытой деревянной галерее, крашенной в красный цвет и освещенной гирляндой китайских фонариков, поджидал меня, опираясь на огромный палаш, человек крепкого сложения, с седыми усами. Это и был генерал Камилов. Идя ему навстречу, я услышал легкий шаг вспугнутых газелей, скрывшихся в чаще деревьев…

Старый герой прижал меня к груди и тут же, согласно китайскому обычаю, повелевавшему совершить обряд омовения, подвел меня к огромному наполненному водой и источавшему аромат сирени фарфоровому тазу, в котором среди ломтиков лимона плавали белые губки.

Чуть позже, когда сады купались в дивном лунном свете, я, уже освежившийся и в белом галстуке, вошел под руку с генералом Камиловым в будуар его жены. Она была стройна, белокура и зеленоглаза, как гомеровская сирена. К вырезу белого шелкового платья была приколота алая роза, а пальцы, которые я поднес к своим губам, источали аромат сандала и чая.

Мы долго беседовали о Европе, нигилизме, Золя, Льве XIII и худобе Сарры Бернар…

В открытую галерею проникал жаркий вечерний воздух, напоенный ароматом гелиотропа. Тут генеральша села за рояль и ее контральто до позднего часа оглашало унылую тишину Татарского города пикантными ариями из «Мадам Фавар» и нежными напевами из «Короля Лагора».


На следующий день с утра пораньше мы с генералом уединились в одной из садовых беседок, и я рассказал ему свою плачевную историю, изложив и фантастические причины, приведшие меня в Пекин. Герой слушал меня, хмуро поглаживая густые казацкие усы.

— А знает ли мой уважаемый гость китайский язык? — спросил он вдруг, устремив на меня пытливый взгляд.

— Знаю, генерал, два основных слова: «чай» и «мандарин».

Он провел жилистой рукой по бороздившему его лысую голову шраму.

— «Мандарин», друг мой, не китайское слово, и здесь, в Китае, его никто не понимает. Это ведь имя, которое мореплаватели шестнадцатого века из вашей прекрасной страны дали…

— Да, было время, когда у нас были мореплаватели… — пробормотал я, вздыхая.

Он тоже вздохнул — по всей видимости, из вежливости — и продолжил:

— Да, ваши мореплаватели и дали китайским чиновникам это имя. Оно происходит от вашего прекрасного глагола…

— Да, были у нас и глаголы… — снова пробормотал я, следуя привычке ругать отечество.

На какой-то миг он прикрыл круглые совиные глаза, потом продолжил так же серьезно и спокойно:

— …от вашего прекрасного глагола «mandar»[10]. Так что в вашем распоряжении остается только слово «чай». Оно, конечно, в жизни китайца играет немаловажную роль, это так, но, думаю, будет недостаточным для общения. Мой уважаемый гость собирается вступить в законный брак с одной из женщин рода Ти Шинфу, продолжить бурную деятельность мандарина и заменить собой всем его чадам и домочадцам, не говоря уже об общественности, всеми оплакиваемого покойника. Для всего этого вы располагаете только словом «чай». Этого маловато.

Я не мог с ним не согласиться — этого действительно было маловато. Уважаемый русский, морща свой крючковатый, как у коршуна, нос, высказал мне и некоторые другие свои соображения, явно воздвигавшие Китайскую стену перед моими намерениями: ведь ни одна женщина рода Ти Шинфу никогда не согласится стать женой чужеземца, да и невозможно, совершенно невозможно, чтобы этому чужеземцу император, Сын Солнца, дал свое согласие на предоставление привилегий мандарина.

— Это почему же? — воскликнул я с удивлением. — Я ведь принадлежу к почтенному в Миньо роду, я бакалавр, и бакалавр как в Коимбре, так и в Пекине! Я даже был на государственной службе… У меня миллионы… Да и в стилистике административных посланий я тоже наторел немало.


Еще от автора Жозе Мария Эса де Кейрош
Новеллы

Имя всемирно известного португальского классика XIX века, писателя-реалиста Жозе Мария Эсы де Кейроша хорошо знакомо советскому читателю по его романам «Реликвия», «Знатный род Рамирес», «Преступление падре Амаро» и др.В книгу «Новеллы» вошли лучшие рассказы Эсы, изображающего мир со свойственной ему иронией и мудрой сердечностью. Среди них «Странности юной блондинки», «Жозе Матиас», «Цивилизация», «Поэт-лирик» и др.Большая часть новелл публикуется на русском языке впервые.


Семейство Майя

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.


Реликвия

Роман "Реликвия" (1888) — это высшая ступень по отношению ко всему, что было написано Эсой де Кейрошом.Это синтез прежних произведений, обобщение всех накопленных знаний и жизненного опыта.Характеры героев романа — настоящая знойность палитры на фоне окружающей серости мира, их жизнь — бунт против пошлости, они отвергают невыносимую обыденность, бунтуют против пошлости.В этом романе История и Фарс подчинены Истине и Действительности…


Совершенство

Сидя на скале острова Огигия и пряча бороду в руках, всю жизнь привыкших держать оружие и весла, но теперь утративших свою мозолистую шершавость, самый хитроумный из мужей, Улисс, пребывал в тяжелой и мучительной тоске…


Знатный род Рамирес

История начинается с родословной героя и рассказа о том, как он пытался поведать миру о подвигах своих предков. А далее следуют различные события с участием главного героя, в которых он пытается продолжить героическую линию своей фамилии. Но Эса де Кейрош как будто задался целью с помощью иронии, лукавства, насмешки, не оставить камня на камне от легенды о героической истории рода, символизирующей историю Португалии.


Цивилизация

У меня есть любезный моему сердцу друг Жасинто, который родился во дворце… Среди всех людей, которых я знавал, это был самый цивилизованный человек, или, вернее, он был до зубов вооружен цивилизацией – материальной, декоративной и интеллектуальной.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.