Манчестерская тусовка - [70]
Он и сейчас считал, что закоренелый гей отличается от перебежавшего на другую сторону только в одном. На женщин тратится уйма времени и усилий; остаться с женщиной — значит повесить на шею ярмо и попрощаться с независимостью. Это его собственное мнение, так что, возможно, оно гроша ломаного не стоит. Женщины всегда казались Джейку соблазнительными и привлекательными. А когда он научился не торопиться и думать не только о себе, обнаружилось, что женщины еще и сногсшибательно эротичны. Особенно его жена.
Пока они вот так сидели и пытались вести беседу, Джейк подумал, что да, он был прав по поводу Кевина Доннелли: парень так крепко погряз в своей печали, что и в самом деле свихнулся. Хотя с другой стороны — и нельзя сказать, чтобы это только сейчас пришло ему в голову — Джейк сам так близко подобрался к настоящему психозу, что Доннелли его уже не догнать. Ведь он вроде бы все правильно понимает о любви, гомосексуальности и преданности. Но все равно считает, что Доннелли заслуживает чего-то большего, чем жизнь из одного сплошного дерьма, и что для того, чтобы заполучить это большее, ему совсем необязательно меняться.
А впрочем, ведь Джейк — псих. Какой с него спрос?
Кевин Доннелли подошел к главному:
— Что произошло в ту ночь, когда вы с Джонни поехали к легавому?
— Нас застукали.
Он рассказал, как они слишком долго копались. Джонни аккуратно сложил и подписал все кассеты, включил таймер и скотчем приклеил к телевизору записку с объяснением. И только тогда, в эти последние мгновения, до Джейка дошло, что сделал Гэри Холлидей. Он купил молчание Джейка, втянув его в игру.
Доннелли слушал, кивая:
— Да, он всегда так делает. А ты думал, почему ему до сих пор все сходило с рук?
Он сказал, что Джейку не следует винить себя в смерти Джонни. Случилась трагедия, в которой никто не виноват — вот как считал Доннелли, — и прощать здесь некого и не за что. Все это — результат тонко спланированной игры Холлидея. Каким Доннелли был, таким и остался — до того засрали парню мозги, что он до сих пор убежден в том, что его бывший наставник действует на каком-то другом уровне.
В действительности же Холлидей чуть не прокололся. Он не подумал о том, что Джейк может удолбаться до такой степени, что даже и не заметит, что его снимают на видео.
После драки на улице, когда Холлидей швырнул на приборную доску свою окровавленную клюшку-дубинку, ему бы не пожалеть минутки — нагнуться и заглянуть Джейку в глаза. Джейк так пропитался амфетамином, что подошел к полному психозу ближе, чем когда-либо. Так близко, что уже даже чувствовал его вкус…
… и к тому же оказалось, что это ощущение лучше, чем он мог себе представить.
Когда Холлидей спросил: «Куда тебя отвезти?», Джейк ответил: «Гони, мать твою!»
Они вывернули на развязку Кингзуэй, в ночном воздухе расплывались кляксами уличные фонари, и Джейк бешено впитывал в себя все вокруг через широко раскрытые глаза. В пакете у его ног лежала отпитая наполовину бутылка водки. Он и не думал спрашивать у Холлидея разрешения — тут же жадно накинулся. И даже не почувствовал, что это алкоголь — так, вода с запахом спирта. Пока проезжали под хитросплетением автомобильной развязки, он осушил бутылку до последней капли и зашвырнул на заднее сиденье. Холлидей попросил его не волноваться: у него дома есть еще — сколько хочешь. Скоростное шоссе ускользало из-под колес, новая дорога золотилась пятнышками лунного света, просеянного сквозь прильнувшие друг к другу кроны деревьев. Холлидей резко затормозил слева от металлических ворот и протянул руку, чтобы нажать на кнопку звонка.
Машина объехала дом кругом и припарковалась рядом с двумя теннисными кортами. Джейк открыл дверь со своей стороны и, выбросив ноги на гудронное покрытие, спросил:
— Теперь куда, начальник?
Холлидей возился с огромной связкой ключей у двери низенького белого здания.
— Подожди здесь, — сказал он. — Я принесу выпивки и организую вечеринку.
Он постучал ладонью по целому ряду выключателей, и Джейк вошел в комнату, залитую белым флуоресцентным светом. Стены и пол покрывал сверкающий кафель, в центре комнаты стоял массажный стол, а сбоку — душевые. Джейк повесил рубашку на крючок и стал с важным видом прохаживаться по комнате, прогнув спину и выпятив грудь — рок-н-ролльная походка гордого петуха. В заднем кармане джинсов еще оставались пакетики дури — много-много пакетиков. Он достал их и вернулся к сброшенной рубашке, чтобы затолкать несколько в нагрудный карман. Содержимое остальных он высыпал на массажный столик и просто слизнул, коснувшись языком прохладной поверхности кафеля.
Он шел сквозь струящийся пар душевых, вода в каждой была открыта на полную, и тут вернулся Холлидей. Джейк услышал, как он его окликнул, и покачивая бедрами вышел из-под душа в золотистых джинсах и кубинских сабо — с зализанных волос смылась вся краска, голая грудь по-прежнему колесом.
Холлидей отступил в сторону и сказал:
— Это Дон Форд.
В дверь вошел толстый человек в халате и незашнурованных ботинках, вместо приветствия он кивнул.
— А это Уильям, Джон и Стэнли.
Рядом с ним стояли три мальчика с заспанными глазами, красными от того, что их сильно терли, в теплых куртках и с голыми ногами.
Николас Блинкоу — популярный английский писатель, литературовед, журналист и редактор. Критики называют его романы «Кислотники» (Acid Casuals, 1995), «Манчестерская тусовка» (Manchester Slingback, 1998), «Белые мыши» (White Mice, 1998) и «Наркосвященник» (The Dope Priest 1999) современной классикой.Хотя Николас Блинкоу провозгласил себя и еще нескольких писателей «новыми пуританами» и даже издал соответствующий манифест, его роман «Кислотники» сочетает в себе все признаки «модной» книги: наркотики, транссексуалы, насилие, убийства и закрученный сюжет.
Захватывающая история международного торговца наркотиками, волею судьбы оказавшегося в кратере незатухающего вулкана израильско-палестинского конфликта. Роман Н. Блинкоу поражает своей разносторонностью и непринужденностью, яркой картиной страстей и каждодневной жизни в Израиле и Палестине.
Блистательный и манящий мир моды, бросающий вызов и покоряющий роскошью. Время завоеваний и желание выделиться из толпы себе подобных. Мечта и реальность. А в реальности «модели, совсем как белые мыши — смазливы, неотличимы одна от другой и каждая спит со всеми остальными». Юные брат и сестра, попавшие в круговорот этой «индустрии красоты», сполна познают изнанку столь привлекательного для многих мира моды.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.