Манчестер Блю - [4]

– Привет, Рой, – улыбнулся Соулсон.

– Привет, – ответил Армитедж. – Как поживает малыш, Мэри?

– Который? Тот, в коляске, или этот, рядом со мной? – смеясь спросила Мэри.

– Этот? Ну, он безнадежен. А как ты?

– Прекрасно. Я рада, что он дома.

– А-а! Потому-то я и здесь.

– Но Рой!

– Работа. Ничего не поделаешь.

– Что случилось? – спросил Соулсон, успокаивающе кладя руку Мэри на плечо.

– Расскажу по дороге. Извини, Мэри.

– Я недолго. Скоро вернусь. – Соулсон нежно поцеловал жену.

«Моррис-майнор» отъехал от тротуара и влился в поток машин. Соулсон помахал Мэри, но она уже шла к дому и не видела его.

– К чему такая спешка? – спросил он, поворачиваясь к Армитеджу.

– Ребята из окружного отдела хотят тебя видеть.

– Зачем?

– Узнаешь, когда приедем.

Они поехали через окраинные районы Сэйл и Стрэтфорд в сторону Манчестера, а затем по шоссе Принсес-Паркуэй к Мосс-Сайду.

Во времена промышленной революции в Мосс-Сайде, зеленой окраине индустриального Манчестера, жили в основном представители среднего класса. В 50-х годах там стали селиться черные иммигранты из стран Карибского бассейна. Как и большинство иммигрантских кварталов, Мосс-Сайд вскоре превратился в бедный обветшалый район. В доме, где раньше жила одна семья, сейчас ютились четыре. В комнате, где обитал один человек, – на одной кровати спали трое. Им было трудно найти работу – расовые предрассудки белых представляли серьезную проблему для переселенцев. Поэтому молодежь стала заниматься чем угодно: проституцией, воровством, мелкой торговлей, предоставлением разного рода сомнительных услуг, невозможных в респектабельных районах. В 60-х годах, когда многие стали стремиться жить выше своих возможностей, стараясь достичь исполнения желаний с помощью волшебных таинственных путешествий с легкими, полными «мэри джейн», и с каплей кислоты[2] на кусочке сахара, Мосс-Сайд превратился в дешевый рынок на задворках Манчестера. Тенистые аллеи и горделивые дома, некогда бывшие душой этого полного жизни района, были снесены. Пришло время городских проектировщиков, считавших, что люди должны жить на головах друг у друга, желают они того или нет. Сидя в уютных кабинетах ратуши, в белых просторных коттеджах, они распорядились снести домики с террасами и на их месте воздвигнуть многоэтажные бетонные трущобы. Тихий уютный район был уничтожен, белые покинули его, и за два года Мосс-Сайд превратился в гетто. Отчаявшись найти работу и потеряв надежду на будущее, черные замкнулись в цитадели своей общины. Да им и не было нужды покидать ее пределы: белые, стремящиеся испытать все прелести шестидесятых, сами валили туда валом. Они хотели наркотиков, секса – жаждали вкусить запретного плода. Мосс-Сайд стал местом сборища людей определенного круга. Ночные клубы, бары и пабы остались в Манчестере. Там царила респектабельность, а в Мосс-Сайде была грязь.

Однажды Соулсон услышал, как один полицейский сказал: «Эти черные глубоко порочны, поэтому они все время живут в грязи и мерзости». Соулсон не разделял этого мнения. Несмотря на молодость, он понимал, что нищета порождает преступность. А нищета была уделом большинства черных.

В пути Соулсон и Армитедж почти не разговаривали. Они ехали по Принсес-Паркуэй, главной артерии, соединяющей Манчестер с южными окраинами и пересекающей по центру Мосс-Сайд. Слева от дороги высились угрюмые бетонные башни, плод фантазии городских проектировщиков, справа стояли старые дома с террасами, теперь запущенные и обветшалые.

Армитедж повернул направо, через триста ярдов еще раз направо и остановился у серого дома с облезлой штукатуркой. Соулсон прошел за ним в дом. Он чувствовал себя неуютно, ему редко доводилось сталкиваться с черными иммигрантами Мосс-Сайда. На улице никого не было, но Соулсон знал, что за ними наблюдают. Здесь ничто не остается незамеченным, особенно когда вдруг приезжают двое белых.

Из-за спущенных штор внутри дома стоял полумрак, острый запах карри смешивался с тяжелым жилым духом.

По лестнице спустился белый в пальто. Соулсон догадался, что это полицейский.

– Это он? – с сильным ирландским акцентом спросил тот Армитеджа.

– Так точно.

– Я суперинтендант Кристли, – сказал он, обращаясь к Соулсону. – Окружной криминальный отдел. О том, что здесь сейчас увидишь, никому ни слова. Понял?

– Так точно, – произнес озадаченный Соулсон.

– Это противозаконно. Но иногда нам приходится идти на это. Иначе тут не будет вообще никакой жизни. Следуйте за мной.

Он повел их вверх по узкой лестнице. Ковровой дорожки на ней не было, только линолеум, а вместо перил – полоски фанеры. Сверху доносились рыдания. Свисающая с потолка голая лампочка на длинном шнуре освещала темные, пропитанные никотином стены с ободранными обоями.

Кристли остановился перед дверью в спальню.

– Запомни, все остается между нами. Я иду на это только по просьбе Роя. Он сказал, что это дело касается тебя. – Кристли взглянул на Соулсона, но тот никак не отреагировал. – В этом доме работают шлюхи. Приводят клиента, минут через пятнадцать получают свои десять фунтов и идут ловить следующего. Доходный бизнес, а? Быстрый оборот и почти никаких затрат. – Ирландец грязно ухмыльнулся, и Соулсон сразу почувствовал к нему антипатию. Он вспомнил ребенка на болоте. Именно здесь начинаются подобные дела, здесь формируются извращенцы. И шуточки тут совершенно неуместны. – Шлюхи и кайф от наркотиков, – продолжал Кристли, открывая дверь в спальню. – Вот что мы имеем в этой дыре.