Мамин-Сибиряк - [102]

Вечно пьяный актер Волгин в свой бенефис выпускает огромаднейшую афишу, в которой, кроме прочего, обещал съесть живого человека. Что театр был полон, это само собой… Вот старик! Вышел в заключение на сцену и говорит: «Пожалуйсте, кому угодно!» Явился рыжий мужик под хмельком. «Ешь», — говорит. Волгин, не долго думая, начал грызть его с пальца. Мужик — в рев, публика — в хохот, тем дело и кончилось… А что касается канкана и юбок, — посерьезнел Медведев, — то, когда нет искусства, прибегают к порнографии. В театре — это первый признак.

Вечером, вернувшись в свои маленькие комнатки, Абрамова застала у себя незнакомого визитера. Это был крепкий человек в зрелой мужской поре, с добрыми темными, чуть раскосыми глазами и мягкой темной бородкой, подчеркивающей скуластость, впрочем, округлого лица. Он смущенно представился — Мамин Дмитрий Наркисович.

— Мне передали, что вы привезли привет от Владимира Галактионовича Короленко. Пришел поблагодарить, но, кажется, не вовремя.

— Что вы, что вы! — низким, поставленным голосом, чуть играя тембром, остановила хозяйка. Она усадила гостя, попросила кого-то в соседней комнате, где слышались возня и детские крики, поставить самовар. Мамин не сводил глаз с молодой красивой женщины, ступающей по комнате выверенно и изящно.

— Какими судьбами к нам из самой Москвы? — наконец спросил Мамин, чтобы завязать разговор.

— Это длинная и печальная история, — вздохнула Мария Морицовна, также изящно, легко усаживаясь в кресло напротив. — Я отважилась держать собственную антрепризу, откупив для этого Шелапутинский театр. Назанимала денег, ухнула все свои сбережения. Но зато собрала приличную труппу. Много думала над репертуаром — хотелось отобрать лучшее, во вкусе современной публики. Новый театр, высокие ставки, женщина-антрепренер — недоброжелатели высыпали, как грибы после дождя. Попросила Николая Николаевича Соловцева, который перешел ко мне от Корша, обратиться по дружбе к Чехову с просьбой дать новую пьесу — «Леший». Начали с воодушевлением репетировать. Женские роли заняли превосходные Глебова, Рыбчинская, мужские — Рощин-Инсаров, Чарский, Самойлов-Мичурин… Первый спектакль с «Лешим» шел на праздниках… Публика была праздничная и к драматическим тонкостям в высокой степени равнодушная. Левые три ложи бельэтажа заняли коршевцы с мрачными лицами — я тогда и поняла, что дело худо. Первые акты понравились. Автора вызывали, правда, не без протеста с левых лож. Но в антракте артисты от Корша — у меня это в голове не укладывается: где актерская солидарность? — ходили в буфет, фойе, среди публики и всем повторяли: «Ну, Чехов! написал пьеску! Черт знает, что за пьеска!..» Потом на вызовы артистов стали отвечать отчаянным шипением. Когда попробовали вызвать автора, поднялся прямо-таки рев: из артистических лож шипели, свистели, чуть не мяукали. Получился грандиозный скандал, к которому приложили руку все недоброжелатели Чехова и театра. Газеты тоже накинулись. Спектакль продержался всего несколько вечеров… Финансовые дела мои окончательно расстроились. На руках тысячные долги… Прибавьте к этому еще и неудачное замужество с бесталанным актером Абрамовым — вот и вся моя повесть.

Мария Морицовна помолчала, потом, решительно вскинув голову и повернувшись всей фигурой к Мамину, пошутила:

— Вот и приехала в край золота с надеждой восстать из руин.

Мамин стал с жаром уверять, что местная публика любит свой театр, чутка к талантливой игре и полупустого зала не будет. Он поинтересовался знакомством Абрамовой с Короленко. Оказалось, что еще в пермскую ссылку Владимир Галактионович был домашним учителем в многодетной семье Гейнриха, ее отца, который держал в городе фотографию. Но полное имя отца — Мориц Гейнрих-Ротони. Мария Морицовна объяснила, что он из венгерского графского рода, был участником революции сорок восьмого года, бежал из Австро-Венгерской империи. И вот с той поры они и стали уральцами. Сначала жили в Перми, а недавно перебрались в Екатеринбург…

После встречи с Маминым Абрамова писала Короленко в Нижний Новгород, разъясняя свое нынешнее положение:

«Привет вам, хороший Владимир Галактионович.

Вот уже три дня, как я прибыла на место назначения. Плавание мое по великим рекам было с великим унынием по причине, вероятно, погоды, да еще Лиза (сестра. — Н. С.) простудилась… Сюда я приехала не на радость — отец страшно опустился — пьет сильно, — так что пришлось всех ребят забирать у него — в этом мне обещал полицмейстер, который встретил меня на вокзале вместе с антрепренером, оказался старым знакомым — страшный поклонник искусства вообще и его представительниц в особенности — и выходит, что нет худа без добра.

Был у меня сегодня Мамин-Сибиряк. Я говорила в первый день приезда, что хотела бы с ним познакомиться, — ему передали, и вот он нанес мне визит — очень понравился, такой симпатичный, простой».

Первый спектакль новая труппа дала 18 октября — была поставлена драма Потемкина «Нищие духом», а через день новая премьера — «Расточитель» Стебницкого. «Екатеринбургская неделя» поместила теплые отзывы о премьерах, в частности, отметив «недурную игру» Абрамовой, что вызвало раздражение актрисы. Впрочем, на газету грех было жаловаться, она щедро отзывалась о всех спектаклях театра, добросовестно и профессионально рассматривая сильные и слабые стороны спектаклей и актерской игры.