Светлана свернула в узкий переулок — и вдруг очутилась на пустыре. Здесь даже тропинки никакой не было. Белым горбом поднимался невысокий холм с торчащими из-под снега жесткими голыми ветками. А за холмом — крутой обрыв и река внизу.
Почему река? Светлана не сразу сообразила, что, выйдя из дома, повернула не назад, в сторону площади, а пошла по улице дальше — и вот дошла до самого конца.
Очень не хотелось возвращаться той же дорогой… Может быть, удастся пройти дворами, вдоль реки?
Слева — высокие дома с ярко освещенными окнами. Справа — непонятное нагромождение сараев, унылых серых заборов, какие-то складские помещения…
Зачерпывая ботами колючий, холодный снег, Светлана прошла мимо толстостенной кирпичной коробки с широкой дверью, над которой сохранилась полустертая надпись, всего несколько букв. Две буквы совсем какие-то странные…
Ах да, ведь это же ять и твердый знак!
Далекое прошлое подкралось сзади к новым светлым домам, вросло в землю и не хочет отступать…
Темная арка ворот. Маленький пустой двор. Еще ворота…
И вот опять знакомая улица. Ярко горят фонари… И люди идут навстречу.
Пониже надвинуть на глаза меховую шапочку, повыше поднять воротник… Домой, скорей бы добраться до дома!..
Сунув ключ в замочную скважину, Светлана сейчас же услышала шаги в передней.
Дверь открылась ей навстречу. Костя тревожно спросил:
— Ты что так поздно?.. Светланка, да что случилось, что с тобой?
Он обнял Светлану и торопливо увел в комнату, чтобы не увидел кто-нибудь ее заплаканное лицо.
И так приятно было опереться на сильную, твердую руку, прижаться щекой к твердому плечу.
Самое трудное было заставить себя на следующее утро войти в класс. Собиралась в числе других ребят спросить и Володю Шибаева.
Смалодушничала и не вызвала его к доске.
А Володя на уроках вел себя вызывающе. Куда девалась его подавленная, молчаливая покорность! Он как будто хотел сказать учительнице: прибегала к отцу, нажаловалась, так вот же тебе — не боюсь!
А у Светланы не было привычной веры в свою силу: «Мой верх!» Нет, с Володей Шибаевым так не получалось.
После второго урока она готова была отозвать Володю в учительскую и сказать ему: «Володя, слушай, я не беру у тебя дневник и не вписываю туда замечания, потому что знаю — отец накажет тебя, а я этого не хочу!»
Нет, так нельзя. Не горячиться, больше хладнокровия. Вместо Володи она позвала в учительскую Толю Якушева, попросила помочь ей отнести карты.
— Странный мальчик Володя Шибаев, — сказала она. — Ты с ним дружишь. Не знаешь, почему он такой?
— Какой — такой? — дипломатично переспросил Толя.
— Да как-то непонятно, что он любит, чем интересуется. И почему иногда так плохо ведет себя на уроках. Ну вот ты, например, болтаешь или не слушаешься — это понятно: просто не владеешь собой, не можешь взять себя в руки. А у Володи, наоборот, есть сила воли. Он может быть очень внимательным, если захочет, может хорошо учиться… А иногда — вот, например, сегодня — прямо будто назло все делает.
— Почему вы думаете, что у меня нет силы воли? — спросил Толя, задетый.
— Может быть, я и ошибаюсь, — быстро согласилась Светлана, — недостаточно хорошо тебя знаю. Но вот с Володей… Знаешь, ты бы мне помог, Толя. Ведь так недолго ему и на второй год остаться.
Карты уже были положены на место, но Толя не уходил.
— Вы ему опять замечание сделаете в дневнике? — нерешительно спросил он. — Вы… не делайте!.. У него папа… Вы еще не знаете, какой у него отец!
— Знаю, — сказала Светлана, — ведь я была у него дома.
— А маму его видели?
— Видела.
— Ну вот видите!
— А что Володя любит, чем увлекается?
— Он… бабушку свою очень любит!
— Нет, я в том смысле — чем он интересуется?.. А бабушка его с ними живет?
— Нет, она за городом, на Лесной улице. Туда как раз автобус ходит, около самой остановки… Он еще на коньках очень любит кататься.
Перемена кончилась. Разговор оборвался.
На третьем уроке пришлось поставить двойку хорошей ученице, Соне Ильиной. Двойки ставить всегда тяжело. И на себя досадуешь, и просто по-человечески жалко своих учеников. Недалеки еще школьные годы, отчаяние после каждого неудачного ответа.
Некоторые девочки, получив двойку, начинают плакать тут же, у доски. Соня не так. Она возвращается к своей парте с каменным лицом, на ходу вынимает аккуратно сложенный платок и, встряхивая, расправляет его. Подготовившись таким образом, садится, прижимает платок к глазам и всхлипывает потихоньку.
Жалко. И в то же время трудно не улыбнуться при этом. А улыбаться никак нельзя.
В общем, неизвестно еще, что труднее — сдержаться и говорить, не повышая голоса, с нарушителем дисциплины или сохранять серьезность, когда в классе происходит что-нибудь смешное и трогательное.
В классе сорок человек, и на каждом уроке — винегрет какой-то из горя и радости, успехов и неудач.
Последний урок сегодня — физкультура. Хотелось понаблюдать, как будет стараться Лена Некрасова. В том, что Лена будет стараться, Светлана не сомневалась. И хорошо бы сегодня пораньше прийти домой. Это был самый легкий день из всех дней недели, когда можно засесть за свои учебники — ведь не за горами сессия в заочном пединституте.
