Малышка - [29]

— Ени, — Машенька тычет пальцем мне над головой, в сторону приоткрытых кулис. — По-моему, твои братья…

Я не дослушиваю, разворачиваюсь — и вижу их, обоих. На этот раз в одинаковых темно-серых костюмах, голубых рубашках, но без галстуков. Странно, что даже зная их так мало могу без труда различить, кто из них кто: у Рэма на голове легкий беспорядок, будто он только недавно проснулся и «сделал» прическу пятерней, а вот у Влада волосы уложены идеально, словно только встал из парикмахерского кресла. Оба с букетами. Явно зашли не случайно, потому что были в этих местах проездом. И садятся прямо в центре, как будто знают, что других зрителей все равно не будет.

И тут до меня доходит, что я не понимаю, как они узнали, что премьера сегодня и в этом часу, ведь я точно ничего такого не говорила. И следом идет осознание того, что их появление напрямую связано с пустующим залом.

Ах вот оно что! Вот кто скупил все билеты.

Знаю, что нужно сдержаться, не выдать, что меня задела эта попытка распоряжаться тем, кто, как и где будет на меня смотреть, но ничего не могу с собой поделать: взрываюсь, моментально возношусь до самой крайней точки кипения. Буквально вываливаюсь на сцену, глядя на обоих свирепым взглядом. Влад широко и добродушно улыбается, а Рэм, конечно же, паясничает: лениво и нарочито громко хлопает, потом салютует мне букетом. Надо же, на этот раз желтые герберы. С минуту мы боремся взглядами, и я сразу понимаю, что хоть мои доберманы и пришли вдвоем, автор идеи конечно же Рэм. А я-то все голову ломала, почему он тогда так просто сдался.

Ненавижу его! Проклятый манипулятор!

— Ну и с каких пор в вас проснулась такая поразительная тяга к современному искусству? — спрашиваю я, скрещивая руки на груди.

Они синхронно переглядываются, и почти в унисон отвечают:

— Решили приобщиться.

Я знаю, что мне нужно держать себя в руках, но с каждой секундой внутреннего боя с терпением, осознаю, что беспомощна против собственного гнева. Что еще немного — и он захлестнет меня с головой. Нужно что-то придумать. Срочно найти противоядие против этого двойного удара. Против триумфального блеска черных глаз Рэма, потому что, клянусь, еще пара секунд такого накала — и ничто не остановит меня от того, чтобы основательно ощипать этого индюка. И самое необычное то, что у меня нет ни одного здравого довода против такого поступка. И я даже подаюсь вперед, но шипение Машеньки из-за кулис ловит меня крепче лассо.

Стоп. Что я делаю? Зачем так глупо реагирую на откровенную провокацию? Ведь разве не этого мы хотели: устроить аншлаг, а вырученные деньги перевести на правильное дело? Разве не в этом был смысл? Все билеты раскуплены и это в любом случае больше, чем мы предполагали даже в самых смелых мечтах. А то, что зрителей всего двое? Честно говоря, я была морально готова выступать хоть и перед полуслепой бабушкой. Когда меня останавливала такая мелочь, как отсутствие массовки для моего личного представления?

Я делаю шаг назад, нацепляю на лицо самую обезоруживающую свою улыбку и делаю театральный поклон «в пол»: от всей души и почек, так сказать.

— Гости дорогие! — Развожу руки и радуюсь, как ребенок, когда выражение триумфа на их лицах медленно сменяется непониманием. Что, ждали вспышку гнева? Истерику? Слезы? Как бы ни так! Когда я закончу, вы у меня будете в три ручья реветь. Зря я, что ли, репетировала весь прошлый месяц, как ненормальная. — Поп корну не хотите?

За кулисами кто-то выразительно хохочет. По интонацию узнаю свою Ромми — Маришку, которая у нас легкоатлетка, активистка и в целом сзади похожа на молодого Арни, только чуть поуже в плечах. Слава богу, что по задумке Машеньки, наша постановка полностью исключает всякие там чмоки и обнимашки: никакая любовь к искусству и желание помочь онкобольным не заставят меня целоваться с женщиной.

— Я бы не отказался, — отзывается Влад.

— А у нас попкорница сломалась, — развожу руками я, и еще раз кланяюсь дорогим гостям в ножки.

— И стриптиза не будет? — разочарованно вторит брату Рэм. — Мне кажется, я видел ону малышку, которая была не против засветить…

Влад тычет его под ребра, но засранец только шире улыбается, даже не пытаясь скрыть, что готов наслаждаться нашей пикировкой хоть все два часа вместо представления.

— У нас есть одна малышка, которая не против засветить в зубы, — отвечаю я со всем возможным добродушием, хоть в голове уже воображаю сцену во всех кровавых подробностях.

И что-то во мне колышется, растекается внизу живота раскаленной волной, как будто я сижу в горячем источнике. Это так неожиданно, что секундная слабость чуть было не подталкивает меня прикрыть живот руками. И я замечаю, что черноглазый доберман смотрит именно туда — ниже моего пупка. Как будто знает — читает — мои мысли.

Сглатываю и делаю то, чего не делала никогда в жизни — убегаю. Подальше от этого взгляда, подальше от своего кровожадного желания отхлестать его по наглой роже, подальше от мыслей о том, что на мой День Рождения он кувыркался с двумя … шалавами. Почему я до сих пор не могу это забыть?

За кулисами аншлаг, но из всей нашей маленькой дружной труппы. Мнения полярны: от «боже, у нас куча денег!» до «и кто же напишет о нас в газетах?» Честно говоря, меня волнует только то, что в данный момент мне хочется начихать на все и поехать к Костику. Но я не могу подвести стольких людей.