Малыш с Большой Протоки - [2]

Небо обложило унылыми тучами. Даже не верилось, что утром, когда по-праздничному разукрашенные брички выехали из Ивановки в райцентр на призывной пункт, ярко светило солнце.

Ермолай не спеша отвязал Зорьку, не спеша взобрался в бричку, уселся рядом с отцом.

— У тебя что — язык отнялся? Куда определили? — нетерпеливо спросил Степан Федотович.

— Шах и мат объявили.

Отец в недоумении вскинул брови:

— Это как же понять?

— Забраковали… Пальца на ноге нет…

Отец резко сбросил с плеч брезент, ударил вожжами по мокрому крупу лошади.

— Но! Заспалась, губошлёпая!

Ехали молча. Дорога раскисла, и Зорька не торопилась догонять остальных.

— Что за врачи-то там были? — нарушил молчание Степан Федотович. — Небось молокососы?

Не дождавшись ответа, он повернул вдруг обратно.

— К полковнику Суслову поедем.

— А чем он поможет? — горько усмехнулся Ермолай. — У врачей свой закон.

— Помалкивай! — прикрикнул отец.

К Суслову так к Суслову. Лишь бы не попасть засветло в Ивановку — засмеют парни и девчата: «Бракованный!» Мать, конечно, обрадуется — ей бы только не уезжал сын из дому.

Так мечтал попасть на флот или в пограничники— и на тебе! Особенно хотелось ему на границу. Сколько книг было прочитано о пограничниках: о герое Андрее Коробицине, который один вступил в бой с четырьмя диверсантами и не пропустил их в наш тыл; о знаменитом на весь Советский Союз проводнике розыскной собаки Никите Карацупе, задержавшем сто сорок нарушителей; о героях моряках с пограничного катера «Смелый»…

Ивановка находилась неподалёку от приграничного городка, и пограничники были в селе частыми гостями. Они так увлекательно рассказывали о своей службе, что Ермолай спал и видел себя на заставе, в наряде на границе, полной таинственных неожиданностей и опасностей. Ермолай никогда бы там не струсил. Разве не он вместе со взрослыми, вместе с отцом ходил с облавой на волков? Разве не он прошлой зимой уложил с одного выстрела медведя-шатуна, повадившегося на колхозную ферму?

И вот все мечты рухнули…

— Тяжёлый случай, — выслушав Степана Федотовича, сказал начальник пограничного отряда полковник Суслов. — Действительно вроде шаха и мата.

— Какое там — тяжёлый! — разгорячился старший Серов. — С придиркой доктора. Не гляди, что Ермолай ростом не вышел. Зимой на лесозаготовках полторы нормы вырабатывал, а летом на поле и по две давал.

— Знаем мы твоего наследника, знаем! С удовольствием бы взяли к себе, да прав нам таких не дано.

Наклонясь, полковник что-то тихо сказал отцу.

— А поможет? — усомнился Степан Федотович.

— Трудно сказать, — ответил полковник, взглянув на невысокого коренастого Ермолая. — Ты действительно к нам так уж хочешь?

Ермолай не успел и слова вымолвить.

— Хочет?! Чего его спрашивать! — распалился отец. — Мыслимо ли, чтобы такой здоровый парень, да ещё комсомолец, в армии не служил! Лётчик Маресьев без обоих ног летал, фашистов колотил…

— Тогда война была, — перебил полковник. — И что ты, собственно говоря, кричишь на меня, Степан Федотович? Призывная комиссия мне не подчинена, а своё мнение я тебе высказал. Вот вам перо, бумага, и действуйте…

По совету полковника Суслова, Ермолай с отцом написали в Москву письмо с просьбой разрешить зачислить Ермолая в пограничные войска. Минула неделя, за ней вторая, месяц прошёл, а ответа на письмо всё не было и не было.

— Что ж ты думаешь: в Москве об одном тебе забота? Там и без тебя дел хватает, — успокаивал Степан Федотович не столько сына, сколько самого себя.

В конце ноября — кругом уж было белым-бело — бригада Степана Федотовича собралась на лесозаготовки в то самое урочище, где с год назад, угодив в подснежный ручей, Ермолай отморозил злосчастный палец.

Выезд назначили с рассветом, а накануне, под вечер, к избе Серовых нежданно-негаданно подкатил крытый пикап.

— Собирайся, Ермолай Степанович! — входя в горницу, улыбнулся знакомый пограничник сержант Ивлев. — Москва уважила твою просьбу!

— Да как же это вы так сразу, не предупредивши? — разволновалась мать. — Я и не приготовила ничего Ермоше.

— Успеете приготовить, Марфа Васильевна, — успокоил сержант. — Сейчас мы в город за продовольствием, а за Ермолаем поутру заскочим. Звонили, звонили по телефону в ваш сельсовет, да ничего не получилось — видно, обрыв на линии. Пурга.

— Какие ещё такие особые приготовления! — нахмурился Степан Федотович. — Не за тысячу вёрст ехать, без подорожников Ермолай обойдётся.

А Ермолай даже растерялся от неожиданности, не знал, что и сказать. Не на день ведь и не на два уедешь из дому…

И БЛИНЫ САМИ В РОТ НЕ ЛЕТЯТ…

Ермолай и раньше знал: пограничная служба не забава. Но он и предположить не мог, что на заставе с него будут столько спрашивать и требовать. А спрашивали и требовали и начальник заставы капитан Яковлев, и старшина Петеков, и командир отделения сержант Ивлев.

И день и ночь расписаны по часам и минутам, и во всём заведён свой особый порядок. Спать ложишься — клади обмундирование на табуретку не как-нибудь: гимнастёрку вниз, брюки сверху, сапоги поставь справа, чтоб было сподручнее побыстрее одеваться. Проснёшься — не поваляешься в постели, а раз-два, оделся, обулся, умылся и — хоть метель, хоть мороз — марш на физзарядку. Заправился на скорую руку завтраком, и пошли всевозможные занятия: стрелковое дело, сапёрное дело, радиодело, кавалерийская подготовка, физическая подготовка, политическая учёба.