Малыш 44 - [29]

— Вы — не первый виновный человек, который утверждает, что он чист перед законом.

— Вы и впрямь верите в то, что я шпион?

— Уже одного этого разговора достаточно, чтобы я обвинил вас в подрывной деятельности. Вы уже ясно дали понять, что ненавидите эту страну.

— Вы ошибаетесь. Это вы ненавидите эту страну. Вы ненавидите народ этой страны. Иначе почему вы арестовали столь многих людей?

Лев начал терять терпение.

— Вы отдаете себе отчет в том, что будет с вами, если вы откажетесь отвечать на мои вопросы?

— Любой ребенок знает о том, что происходит здесь.

— Но вы по-прежнему отказываетесь сделать признание?

— Я не стану облегчать вам жизнь. Если вы хотите, чтобы я признался в том, что я шпион, вам придется подвергнуть меня пыткам.

— Я надеялся, что этого можно будет избежать.

— Вы думаете, что сумеете сохранить честь и самоуважение, работая здесь? Доставайте свои ножи. Доставайте свой чемоданчик с инструментами. Когда на ваших руках окажется моя кровь, тогда послушаем, сумеете ли вы рассуждать здраво.

— Все, что мне нужно, — это список имен.

— Нет более упрямой вещи, чем факты. Вот почему вы их так ненавидите. Они оскорбляют вас. Вот почему я могу запросто разочаровать вас тем, что скажу: я, Анатолий Бродский, — простой ветеринарный врач. Моя невиновность оскорбляет вас, потому что вы хотите, чтобы я оказался виновен. Вы хотите, чтобы я был виновен, потому что арестовали меня.

Раздался стук в дверь. Лев встал и пробормотал:

— Вам следовало принять мое предложение.

— Возможно, когда-нибудь вы поймете, почему я не сделал этого.

Молоденький надсмотрщик отпер дверь. В камеру вошел Василий. На голове его, в том месте, куда пришелся удар, была стерильная повязка. Лев заподозрил, что с точки зрения медицины практической пользы в ней не было и единственная причина заключалась в том, что она давала Василию возможность завязать разговор и рассказать об инциденте как можно большему количеству людей. Василия сопровождал человечек средних лет в помятом костюме и с редеющими волосами. Увидев Льва и Анатолия вместе, Василий, похоже, встревожился.

— Он признался?

— Нет.

На лице Василия отразилось явное облегчение. Он знаком приказал тюремщику поставить арестованного на ноги, в то время как человечек средних лет в коричневом костюме шагнул вперед и, улыбаясь, протянул Льву руку.

— Доктор Роман Хвостов. Я — психиатр.

— Лев Демидов.

— Весьма рад знакомству.

Они пожали друг другу руки. Хвостов кивнул на арестованного.

— На его счет можете не беспокоиться.

Хвостов повел их в операционную, дверь в которую отпер сам, и жестом предложил им войти внутрь, словно они были детьми, которых он приглашал в комнату для игр. Операционная была маленькой и чистенькой. Посередине стояло кресло с красной кожаной обивкой, привинченное к полу, выложенному белой плиткой. Сбоку торчали несколько рычагов, с помощью которых кресло можно было разложить, превратив его чуть ли не в кровать, а потом вновь поднять спинку в вертикальное положение. На стенах висели застекленные шкафчики, на полках которых стояли бутылки, баночки и коробочки с пилюлями; на каждой из них красовалась белая табличка с черной маркировкой, сделанной аккуратным мелким почерком. Под одним из шкафчиков находился металлический поднос с набором самых разных хирургических инструментов. В воздухе чувствовался резкий запах дезинфицирующего средства. Бродский не сопротивлялся, когда его пристегивали ремнями к креслу. Его запястья, лодыжки и шею обхватили черные кожаные ремни. Лев привязывал ему ноги, пока Василий занимался руками. Когда они закончили, пленник уже не мог пошевелиться, даже если бы и хотел. Лев отступил на шаг. Хвостов тем временем тщательно мыл руки над раковиной.

— Одно время я работал в ГУЛАГе, неподалеку от города Молотов. В больнице было полно пациентов, прикидывающихся душевнобольными. Они готовы были на что угодно, только бы не работать. Метались по палате, как звери, выкрикивали непристойности, рвали на себе одежду, мастурбировали у всех на виду, испражнялись на пол — словом, делали все, чтобы убедить врачей в том, что они повредились рассудком. На первый взгляд все выглядело вполне правдоподобно. Но моя работа заключалась в том, чтобы отличить, кто из них симулянт, а кто действительно помешался. Для этой цели использовались многочисленные академические тесты, но заключенные быстренько понимали, что к чему, да еще и обменивались сведениями. В итоге все очень быстро сообразили, как нужно себя вести, чтобы обмануть систему. Например, пациент, объявивший себя Гитлером, лошадью или еще кем-нибудь, почти наверняка симулировал помешательство. Поэтому пациенты прекратили изображать Гитлера, придумывая намного более изощренные способы ввести меня в заблуждение. Так что в конце концов у меня оставался один-единственный способ узнать правду.

Он наполнил шприц желтой маслянистой жидкостью, положил его на металлический поднос и принялся осторожно срезать рукав рубашки заключенного, после чего перехватил ему предплечье резиновым жгутом, чтобы обнажить толстую синюю вену, которая моментально проступила на коже. Хвостов обратился к пленнику: