Малявка - [10]

— Рюмки давай — сказал зять, достав из дипломата маленькую фляжку…  — Да, утром, после завтрака пойдёте гулять, пока тут будут производить уборку.

— Так эта ж дитё завтра унюхает, негоже — тыкая пальцем во фляжку, залопотал суетливо дед, но посуду поставил.

— Нога опять стала ныть, — наполняя рюмки, ответил зять, — не пью я, это травяной настой со специями на воде, тебе тоже не помешает. Давай за встречу, за то, что ты жив, здоров и ещё в силе.

Они чокнулись, и, разочарованный дед, глотнул содержимое, которое еле поднёс ко рту трясущейся рукой. Глаза его выпучились и дыхание спёрло…  будто он проглотил горящую цистерну с керосином. Зять ему подал кусок хлеба с сыром. Дед, не кусая, всё запихнул в рот и молча жевал, смахивая выступающие слёзы.

— Доча болеть стала — продолжал зять, как будто не замечал состояния деда. — Так что выручай, батя! Одна она на всех…  За деньги не беспокойся, буду отправлять регулярно. Если надо будет больше, не молчи…  Ещё по одной и хватит — он наполнил рюмки опять.

— … И ничего не скажешь мне — дед указал на гору бутылок, — доверяешь???

— … Говорить?! — Он вопросительно посмотрел, сделав интересный жест — …  Сам всё понимаешь, справишься отец, доверие есть.

— Теперь за тебя, сынок и доверие ваше — дед нерешительно поднял рюмку…  — рука не тряслась…

— Не бойся, теперь хорошо пойдёт — глядя на него, засмеялся зять…

Вареники даже не стали разогревать, так поели. Поставили чайник. Зять увидел, что дед не решается что-то сказать.

— Говори, говори отец, главную ценность тебе доверяем, недомолвок быть не должно…

— Нога это ранение, или пытали?

— Ранение…  а пыткой было осознавать, что каждую минуту могут отнять ногу…

— Не пытали… повезло, — дед поёжился, зять принёс ему свитер, переданный подарок Марии…

— Накинь, настой немного поколотит и будет лучше. Никому не рассказывал — замолчал на мгновение — тебе надо. Честно говоря, не расписывался бы тогда, в отпуске, если б знал, что за командировка. Столько Машенька моя пережила. По возвращении сразу попал в учебку, где и узнал, куда будет командировка. Афган. Перед отправлением нам сделали прививки и, я две недели ещё провалялся в госпитале с осложнением после этой процедуры. Потом прибыл пополнением уже к концу масштабной операции. Дня три осмотреться, привыкнуть и в бой. Страшно, батя, страшно было, что люди друг друга убивают…  Меня в седьмом бою накрыло, рядом фугас рвануло, ногу всю раскурочило, больше ничего не помнил. Очнулся от того, что меня, как мешок с дерьмом, кинули в сарае на сено и ушли, потом понял, на молитву, сколько времени прошло, не знал. Вокруг тишина. Никто меня не охранял, рядом со мной не было никаких предметов, чтоб я мог что-то с собой сделать, в общем живой труп. Зная из Индии про Карму, отпустил всё на волю Господа. Вечером принесли кусок лепёшки и кружку воды. Их было двое, они смотрели на мою ногу и о чём-то спорили, потом ушли. На рассвете, когда я был в раздумье, глядя на Божественный вид, который открывался мне из маленького окошка, почувствовал, за мной пристально наблюдают. Неизвестный понял и пробрался ко мне, жестом показывая, молчи. Лицо было закрыто платком, руки старше моих, видны только глаза, агрессии не чувствовал. Говорил он по-русски плохо, но вполне понятно. Назвав мою фамилию, попросил, не бояться. На мой немой вопрос, показал жест, который делал мой отец, когда волновался или думал, такой жест только что он наблюдал у меня. Сказал, что знал моих родителей ещё в Москве, когда они проходили курсы афганского языка, чтоб ехать на стройку ГЭС в 1962 году. Тут с ними не встречался. Услышав доклад информатора — «кто я, какое звание, какая часть, сказавшего, дней через пять, будут сведения о семье, может пригодятся для вербовки, удалившегося в сопровождении двух моджахедов», мой собеседник поспешил ко мне. По моему жесту и лицу — отцовской копии, понял, сведения точные. Показав на ногу, сказал, постарается помочь, пока надо обработать мочой. Просил верить, всё сделает для моего освобождения, афганский народ помнит добро…  и тихо исчез. От неожиданности и напряжения, испытывая сильную боль, я провалился в сон. Проснулся за полдень, было тихо. Опять время намаза. Не мог понять, предрассветная встреча была сном или явью. Рядом обнаружил кусок лепёшки, кружку воды… спирт и бинт — значит явь. Через день, ночью за мной пришли. Тихо погрузив на арбу, скрылись в темноте. Промелькнула тень, меня взяли за руку: «Прощай друг, скоро будешь дома. Ничего не бойся!»… тень исчезла. Люди вернулись, принесённый груз уложили рядом со мной и увезли. Начиналось заражение, я всё время терял сознание. Очнулся в лазарете. Чувствовал себя хорошо. Стал смотреть ногу, на месте. Повезло. В палате был один, уже под охраной. Пайка была та же, кусок лепёшки и стакан воды два раза в день. Несколько раз была делегация из трёх человек, два штатских и один кадровый военный. Заходили с врачом, глядя на меня, ногу, разговаривали и удалялись… Опять пришли те трое с переводчиком, спросили, как себя чувствую… Мой встречный вопрос — Какое сегодня число и месяц. Ответили — 23 марта…  Сказал — нормально чувствую, спасибо, что сохранили ногу… Военный, взяв у штатского фото, показал мне «Мои родители на открытии ГЭС в 1962 году». На мгновенье мне показалось, что эти руки я видел на рассвете, но в глаза не стал смотреть…  «Это ваши родители? — Да! Они живы? Нет! Афганский народ выражает вам своё сочувствие…  — Вы кадровый военный? — Нет. — Хотели бы с нами сотрудничать? — Нет…  (длинная пауза, смотрели реакцию…  — нуль увидели, скрутил фигу под одеялом). — Ваш сын родился мёртвым два дня назад, сожалеем, жену вашу спасли. Вы не представляете для нас никакого интереса. Если ваша сторона согласится, вас обменяют на важного для нас человека». Все удалились, охрана моя осталась. Обмен прошёл в июле. До сентября я находился под следствием, пока наша сторона проверяла всё, что я написал в рапорте. О своём предрассветном госте никому не рассказывал, знаешь теперь ты, отец».