Мальтийский сокол - [32]

Спейд выдохнул дым. Лицо его сохраняло выражение учтивой внимательности. Он сказал:

— Угу. А теперь давайте поговорим о черной птице.

Толстяк улыбнулся самым добродушным образом.

— Давайте, — сказал он. И при этом так сощурился, что от глаз его, спрятанных за припухлостями, остался один только темный блеск. — Мистер Спейд, знаете ли вы, сколько денег можно получить за эту черную птицу?

— Нет.

Толстяк снова нагнулся и положил жирную розовую руку на подлокотник кресла, в котором сидел Спейд.

— Да, сэр, если я скажу вам… ей-богу, если я скажу вам даже половину… вы назовете меня лжецом.

Спейд улыбнулся:

— Нет, не назову, даже если и подумаю это про себя. Но если вы все же боитесь такого оборота событий, расскажите просто, что она из себя представляет, а уж деньги я посчитаю сам.

Толстяк рассмеялся.

— Вы не сможете, сэр. Никто не сможет, если у него нет громадного опыта в вещах подобного рода, а, — здесь он сделал выразительную паузу, — вещей подобного рода в мире больше нет. — Его жирные выпуклости снова затряслись и запрыгали — толстяк опять засмеялся. Неожиданно смех оборвался. Толстые губы обвисли. Он разглядывал Спейда с пристальностью близорукого. Потом спросил:

— Значит, если я вас правильно понял, вы не знаете, что она из себя представляет? — От удивления он даже заговорил обычным голосом, не мурлыкая.

Спейд беззаботно взмахнул сигарой.

— Черт возьми, — сказал он спокойно, — я знаю, как она должна выглядеть. Я знаю ее непомерную ценность, поскольку вижу, что вы готовы жизнь за нее отдать. Но я не знаю, что она из себя представляет.

— Она не сказала вам?

— Мисс О'Шонесси?

— Да. Прелестная девушка.

— Угу. Не сказала.

Глаза толстяка превратились в горящие угольки, еле видные за розовыми складками жира. Он произнес невнятно:

— Она должна знать. — Потом добавил: — И Кэйро тоже не сказал?

— Кэйро осторожен. Он готов купить ее, но боится сообщить мне что-нибудь, чего я еще не знаю.

Толстяк облизал губы.

— Сколько он предлагает за нее? — спросил он.

— Десять тысяч долларов.

Толстяк презрительно усмехнулся.

— Десять тысяч, причем даже не фунтов, а долларов. Вот вам и грек! Хм! И что вы ответили ему?

— Я сказал, что если и отдам ему птицу, то надеюсь взамен получить эти самые десять тысяч.

— Вот именно, «если»! Ловко сказано, сэр. — Лоб нахмурившегося толстяка покрылся новыми морщинами. — Они должны знать, — сказал он почти про себя. — А знают ли? Знают ли они, что представляет из себя черная птица? Каково ваше впечатление?

— Не могу вам помочь в этом, — признался Спейд. — Кэйро вообще ничего не говорил, а она сказала, что не знает, но я ей не верю.

— Это мудро, не доверять ей, — сказал толстяк, но было видно, что мысли его бродят где-то далеко. Он почесал голову. Потом нахмурился так, что его лоб покрылся свежими красными складками. Поерзал в кресле, насколько это позволяли размеры кресла и его собственные габариты. Затем закрыл глаза, снова открыл — резко и широко — и сказал Спейду: — Может, они и не знают. — Его розовое лицо-луковица постепенно светлело, пока не приняло выражение неизъяснимого блаженства. — Если они не знают… — вскричал он. — Если они не знают, то во всем необъятном мире об этом знаю только я!

Спейд натянуто улыбнулся.

— Я рад, что пришел туда, куда нужно, — сказал он.

Толстяк тоже улыбнулся, но как-то загадочно. Выражение блаженства исчезло с его лица, глаза смотрели настороженно. Лицо превратилось в улыбчивую маску — преграду между его мыслями и Спейдом. Избегая смотреть на Спейда, он бросил взгляд на его стакан. Лицо толстяка просветлело.

— Черт возьми, сэр, — сказал он, — у вас же стакан пустой. — Он встал, подошел к столу и, готовя напитки, начал возиться со стаканами, сифоном и бутылкой.

Спейд сидел неподвижно, пока толстяк с поклоном и игривой фразой «Ах, сэр, это лекарство еще никому не приносило вреда!» не протянул ему вновь наполненный стакан. Тогда Спейд встал и посмотрел на толстяка сверху вниз суровыми ясными глазами. Потом поднял стакан. Сказал отчетливо и с вызовом:

— За откровенный диалог и взаимопонимание.

Толстяк хихикнул, и они выпили. Толстяк сел. Держа свой стакан у живота двумя руками и улыбаясь Спейду, он сказал:

— Да, сэр, это поразительно, но все-таки, видимо, факт, что ни она, ни он не знают точно, что представляет из себя птица, и это, похоже, не знает никто в этом необъятном мире, кроме и за исключением вашего покорного слуги Каспера Гутмана, эсквайра.

— Прекрасно. — Спейд стоял, широко расставив ноги, одну руку он засунул в карман брюк, а в другой держал стакан с виски. — Когда я выслушаю ваш рассказ, нас будет только двое.

— Математически все правильно, сэр. — Глаза толстяка заискрились, — но, — он заулыбался, — я не уверен, что расскажу вам о птице.

— Не валяйте дурака, — сказал Спейд терпеливо. — Вы знаете, что она из себя представляет. Я знаю, где она. Именно поэтому мы и встретились.

— Так где же она, сэр?

Спейд промолчал.

Толстяк сложил губы бантиком, поднял брови и склонил голову набок.

— Видите ли, — начал он учтиво, — я должен сказать вам то, что знаю, а вы мне то, что знаете, не скажете. Это едва ли справедливо, сэр. Нет, нет, так дела, по-моему, не делаются.