Малознакомый Ленин - [55]

Оригинальность Ленина в том, что в его самооценке отсутствовало столь обычное и у многих больших людей — мелкое самолюбие, самолюбование. А всего этого было изрядное количество, например, в Троцком, после Ленина виднейшей фигуре Октябрьской революции. Троцкому не было и 48 лет, когда он начал писать автобиографию, с тщеславием рассказывать о своей жизни и свершенных в ней революционных подвигах.

Ничего подобного этому тщеславию не было у Ленина, но у него было нечто другое и неизмеримо большее. Он непоколебимо верил, что в нем олицетворяется идея и участь Великой Революции, что только — он один обладает верным знанием, как вести революцию, обеспечить ей успех, и поэтому-то ему, всевидящему водителю, нужно сохранять и оберегать свою жизнь.

Вопросом — почему «только он один» обладает безошибочным знанием — Ленин вряд ли когда занимался. Вера в свою избранность и предназначенность вошла в него с давних пор и по своей психологической сути она подобна вере, что жгла душу Магомета, когда тот гнал арабов на завоевание мира. При всем своем грубом материализме и воинствующем атеизме — Ленин все-таки своеобразный религиозный тип. На поддержку себя он смотрел, как на поддержку революции, а при таком понимании — цель оправдывала все средства и, следовательно, хитрости, сокрытие правды, умолчания, слезливые или пугающие письма (гибну! жить нечем! тащите побольше денег!) делались приемами законными, естественными, не могущими вызывать никакого осуждения.

В 1916 году Ленин с тем большим основанием считал необходимым применять этот прием, что с беспокойством рассчитал, что с капиталами от новочеркасской тетки и тем, что он может взять из оставшегося партийного фонда, — придется в течение, может быть, очень долгого времени жить в Швейцарии при порожденной войной растущей дороговизне, без твердых перспектив что-либо заработать в легальной прессе.

Конечно, нельзя сказать, что нужные деньги он хотел получить только пуганием о близости к «поколеванию». Для заработка он был готов писать «что бы то ни было». Сестре Маняше он писал, что готов взяться за всякие переводы. Он просил ее зондировать, нет ли издателя, например, на такие книги: Hobson, «Imperialism», Kemmerer. «Technischer Fortschritt», Gilbert «Motion Study». Ленин не знал, что книга Джильберта была переведена на русский язык в 1913 году. «Если не подошли, извести, буду искать других» (письмо от 22 октября 1916 года).

Писать или переводить ради заработка детективные романы он не станет, перо его к такому жанру литературы никак не приспособлено, но что он может пойти на разные выдумки, неожиданные трюки, этому доказательство — его «фантастический» план «Педагогической энциклопедии».

Фразу Горького, что у Ленина была «хитреца Василия Шуйского» (а это не комплимент!), мы взяли из его некролога о Ленине, помещенного в журнале «Русский Современник» (1924, № 1). Можно предвидеть замечание, что Горький действительно говорит о хитреце Ленина, но дает такой его общий образ, который исключает наше истолкование поступков, мыслей, психики Ленина.

Чтобы не было обвинений, что мы искажаем лицо исторической личности, посмотрим, что же Горький говорит? Главнейшее расхождение вот в чем. В то время как мы утверждаем, что Ленин считал нужным заботиться о себе, умел охранять себя и создавать необходимую для него материальную обстановку жизни, Горький утверждает обратное. Ленин — будто бы «совершенно не умел заботиться о себе, но зорко следил за жизнью товарищей. Его внимание к ним возвышалось до степени нежности, свойственной только женщине, и каждую свободную минуту он отдавал другим, не оставляя себе на отдых ничего… Но в этом его чувстве я никогда не мог уловить своекорыстной заботливости, которая иногда свойственна умному хозяину в его отношении к честным и умелым работникам».

Можно ли согласиться с цитированным пассажем, изображающим Ленина почти персонажем из Евангелия? Нет ли тут фальши, которая, несмотря на талант Горького, так замечается во многих его произведениях?[86]

Мы говорим о Ленине — эмигранте, до прихода к власти. Горький же берет кремлевский период жизни Ленина и весьма незаконно психику этого времени обобщает, делает из нее черту, якобы присущую натуре Ленина. Ленину, живущему в Кремле, действительно не нужно было о себе заботиться. О нем заботились другие, все заботились. Период его личной «борьбы за существование» был окончен, был позади. Ни о какой материальной прозе, о которой ему нужно было заботиться, например, в Берне и Цюрихе, то есть о квартире, освещении, пище, одежде и т. п. больше не приходилось думать. У него уже все было. Под его рукой, можно сказать, находились все ресурсы государства.

Было бы диким, чудовищным эгоизмом, если бы, находясь в таких, с точки зрения личного благополучия, исключительных условиях, Ленин совершенно забыл о своих товарищах, не оказал бы им помощи. В эмиграции слыша о нужде и самоубийствах от голода, Ленин говорил: «Партия не «Армия Спасения», она может помогать лишь наиболее полезным для революции лицам». Встав у власти, имея для этого возможности, Ленин, естественно, расширил круг помощи.