Малиновый холм, или Дом страха - [12]

– Ты катался на этом лифте?

– Да, один раз.

– Ну и как?

– Да ничего особенного.

Где-то над нашими головами эхом разнёсся смех. Наверное, это сестра Петронелла и водители «Скорой помощи». Я задержалась у лифта и заметила, что Рубен уже удаляется по коридору. Я поспешила за ним. Лучше не терять его из виду – одна я никогда в жизни не найду дорогу к своей палате.

Мы снова поднялись по узкой лестнице и прошли по простеньким коридорам, выкрашенным в белый и светло-зелёный цвета, без всяких бордюров.

И вот мы вернулись к моей двери.

– Спокойной ночи! – весело пожелал Рубен, и не успела я ответить, как он уже исчез в темноте. Я так и не задала ему и половины своих вопросов!

8 Богатое дитя

Я проснулась в отличном настроении. Ничего страшного, что мне, скорее всего, придётся весь день пролежать в постели – я ведь успела столько увидеть и пережить ночью.

Сестра Ингеборг, ставя передо мной утреннюю кашу, с подозрением посмотрела на меня:

– Чему это вы так радуетесь?

– Ничему особенному. Я… мне приснился забавный сон!

В ответ сестра Ингеборг только фыркнула и стала ещё больше похожа на мышь.

День прошёл в точности так скучно, как я себе и представляла. Во время обхода меня осмотрел доктор Функ. Лекарство оставалось таким же мерзким на вкус. Я дочитала «Робинзона Крузо».

Некоторое время я размышляла, не написать ли матушке ещё одно письмо, подлиннее, но потом не стала. Они подумают, что я совсем с ума спрыгнула, если начну писать каждый день.

Вместо этого я решила поиграть с куклой Розой. Она была больным ребёнком, а я – доктором. Больному ребёнку пришлось нюхать сосну, чтобы поскорее поправиться.

Снаружи шёл дождь.

Робинзон Крузо тоже боялся, что ему нечем будет заняться на необитаемом острове. Однако его ничуточки не жалко – он мог ходить где и когда захочет. Если он решал сделать из глины горшки или пойти охотиться на лам, то у него не было никакой сестры Эмерентии, которая остановила бы его и велела отдыхать, лёжа в шалаше. Мне куда хуже – приходится с утра до вечера лежать в постели. И размышлять. А когда я лежу неподвижно, в голову приходят самые тяжёлые и грустные мысли.

Есть свои плюсы в том, чтобы умереть в детстве. Например, не надо ломать голову по поводу будущего. Если честно, у нас, детей солдатской вдовы с Шёмансгатан, не так-то много возможностей, но мечтать не вредно. И все мои братья и сёстры о чём-нибудь мечтают.

Улле мечтает стать моряком – об этом я, наверное, уже рассказывала – и отправиться в такие страны, где круглый год тепло, у людей коричневая кожа, и везде растут яркие цветы и экзотические фрукты. Я очень надеюсь, что ему удастся всё это осуществить, но сейчас матушка нуждается в его помощи дома, и с этим придётся подождать.

Эдит хочет постричься под мальчика и нарисовать на лбу тоненькие бровки, как у Клары Боу. Она мечтает стоять за прилавком в одном из роскошных магазинов, где продают перчатки, шляпки и другие изящные вещи для богатых дам. А ещё она хочет, чтобы за ней ухаживал красивый лицеист, который повёл бы её в кондитерскую. Нет, не прямо сейчас, ведь ей всего тринадцать. Но через пару-тройку лет уже как раз.

И даже Лассе и Эллен, которые ещё совсем маленькие, знают, кем они хотят быть, когда вырастут. Лассе хочет стать солдатом, как отец. Эллен станет акробаткой или наездницей в цирке. Эрик мечтает стать шарманщиком. Мне кажется, это потому, что он очень хочет иметь живую обезьянку. Однажды мы видели на площади у рынка такого дяденьку: он крутил ручку музыкального ящика, и у него была обезьянка. Эрик до сих пор вспоминает о ней. Улле обычно поддразнивает его и говорит, что, если Эрик будет крутить ручку, а обезьянка собирать деньги, публика не поймёт, кто здесь кто, потому что Эрик с обезьянкой похожи друг на друга как две капли воды. «Но зато вы сможете меняться местами, и тогда обезьянка будет крутить шарманку, когда у тебя заболит рука».

К счастью, Эрик никогда не сердится. Он только посмеялся над шуткой Улле и сделал себе игрушечную шарманку из палок и деревянного ящика. Музыки у него не было, но Эрик принялся насвистывать, а мы все зааплодировали и стали кидать в его шляпу пуговицы вместо монеток.

До того как заболеть, я тоже иногда фантазировала о том, кем стану, когда вырасту. Обычно я думала, что научусь писать быстрее и красивее и начну сочинять романтические истории и весёлые фельетоны и продавать их в газеты. Я даже придумала себе псевдоним: «Герцогиня в пурпурном» – вот как я себя назову. Однако я уже давно обо всём этом не думала, предпочитая слушать, о чём мечтают братья и сёстры.

Ах, как досадно, что я никак не смогу узнать, что с ними станет, когда я уже умру! Очень надеюсь, есть какой-нибудь способ посмотреть оттуда и увидеть, действительно ли они стали наездницами и моряками – или же им приходится довольствоваться тем, чтобы стирать, гладить и шить, как матушке. И ещё мне очень хотелось бы узнать, заведут ли они собственные семьи, когда вырастут. Может быть, у них будет куча детей, которым они станут рассказывать грустную историю про их бедную тётю Стину, которая умерла молодой…

Пока что только Эдит интересуется любовью и всем таким. Она безумно влюблена в мальчика по имени Кай Тенгстрём. Он очень старый, ему не меньше восемнадцати, и он, похоже, не подозревает о существовании Эдит. Я уже давно не ходила по городу вместе с сестрой, но до моей болезни каждый раз, когда мы сталкивались с Каем Тенгстрёмом, разыгрывалась одна и та же сцена: Эдит резко останавливалась, хватала меня за запястье так крепко, что мне хотелось завыть в голос, и жалобно пищала: «Ой, Стина! Это он! Я сейчас упаду в обморок!»