Маленькое личико - [93]

– Что? О чем это вы?

– Как вы себя чувствуете после… Ну, вы знаете. Впрочем, это не мое дело. Нам нужно побеседовать о Лоре Крайер. Необходимо ваше заявление.

– Саймон, что вы имели в виду? Какой еще спектакль?

Он пропускает мой вопрос мимо ушей, и я его не виню. Надо попытаться говорить с ним по-человечески, как я много раз рисовала себе в воображении. Впрочем, в моих фантазиях Саймон никогда не был таким ледяным и чужим, и меня это ранит. Пожалуй, хороший знак. Значит, после всего, что я вынесла, у меня по-прежнему могут быть нормальные эмоции. Мое сердце еще не зачерствело.

– Давайте начнем с того, что вы знали: Лору Крайер убила Вивьен Фэнкорт, – бесстрастно продолжает Саймон, черкая в блокноте. – Когда вы это поняли?

Он не говорит о девочке. Не знаю, готова ли я к этому сама.

– Вернемся к истории со школой – в какой момент вы задумались?

– Во время беременности. Поначалу я не знала наверняка, но что-то почуяла. Бывает у вас чувство близкой опасности?

Саймон решил дальше рассказать за меня:

– Вам было уютно под крылышком Вивьен, пока вы не забеременели. Тогда-то ее отношение к вам изменилось. – Он смотрит мне в глаза, впервые признавая, что в этом разговоре мы партнеры. И уточняет: – Правильно?

Внутри у меня все сжимается: Саймон говорит так безразлично. Выходит, все мои страдания неважны?

Конечно, отношение Вивьен сразу переменилось. Она враз оставила роль отважной и доброй защитницы. У меня появилось то, чего она хотела гораздо сильнее, а я стала просто хранительницей этого сокровища. Вивьен начала следить за моим питанием и не разрешала ходить развлекаться. Никаких пабов – и даже стакана вина за обедом.

– Я увидела, что она намерена управлять всеми сторонами жизни моего ребенка, и поняла, что с Лорой, наверное, было точно так же. Раньше я слепо верила Дэвиду, когда он называл Лору вздорной и деспотичной и рассказывал, что она никого не подпускала к Феликсу. – Я качаю головой. – Я была глупа и наивна. Вивьен рассчитывала сделать Феликса своей собственностью, но с Лорой бы такой номер не прошел. Поразмыслив, я уже не могла поверить, что смерть Лоры была случайной. А моя беременность… Когда носишь ребенка, восприятие обостряется, становится тоньше. Сначала я думала: возможно, я просто преувеличиваю опасность… Но инстинкт… Он так мощно включался. Предчувствие беды не отпускало.

Саймон хмурится. По-моему, ему скучны подобные тонкости – кроме, разумеется, своих собственных.

– Вивьен допустила ошибку, – продолжаю я. – Она записала Флоренс в Сиджуик, когда я была еще на шестом месяце. Зря она рассказывала мне про огромную очередь. Наверное, Вивьен считала, что у меня не хватит ума, чтобы задуматься о Феликсе. Но конечно, она и помыслить не могла, что я когда-нибудь восстану против нее. Я всегда была ее ревностной сторонницей.

– Вивьен гордится тем, что сделала, – говорит Саймон, – и пытается извлечь выгоду из своей вины. По-моему, она намерена теперь бороться за права бабушек.

– Она ненормальная. Интересно, признают ли ее душевнобольной?

Такая личность, как Вивьен Фэнкорт, не вписывается в мою картину мира. Даже не верится, что мы с Флоренс живем в той же реальности, что и Вивьен.

– О ней, наверное, будут много писать в газетах.

Саймон старается разозлить меня. Он сказал это почти с восхищением. Я хочу спросить, точно ли Вивьен останется в тюрьме до конца своих дней, но опасаюсь, что он воспользуется и этим вопросом, чтобы ужалить меня.

– Вы сердитесь, что я отняла у полиции столько времени?

– Сержусь? – Он смеется, но без всякой теплоты. – Нет уж, сержусь я, когда застреваю в пробке или проливаю кофе на чистую рубашку.

– Саймон, но как я могла вам сообщить? Я не могла рисковать. А если бы вы насторожили ее и она бы поняла, что я догадалась? Мне светила участь Лоры.

Я ежусь, вспоминая «Уотерфронт» – как над моей головой сомкнулась ледяная вода.

Мне страшно хотелось рассказать все Саймону – с первой секунды, как я его увидела. К тому времени я уже не сомневалась, что никогда не смогу поговорить об этом с мужем. После звонка Брайони в Сиджуик не терпелось побеседовать с Дэвидом начистоту, но он не стал бы слушать. В его глазах мать была непогрешима. Он думал, что Вивьен заботится обо мне. Без конца твердил, что мы оба должны быть ей благодарны, а я все острее чувствовала, как меня используют и отнимают свободу.

Бедный Дэвид! Понимаю, как он раздавлен. Повернись жизнь иначе, он мог бы стать другим человеком, и мне жаль шестилетнего мальчика, брошенного отцом. Ведь ему пришлось любить мать, несмотря ни на что, раз уж только она и осталась. Дэвид верил в тот образ Вивьен, который сам создал, и я не могу его за это упрекать.

Надо постараться не думать о нем. Хочется лечь в горячую ванну и смыть с себя всю скверну, но я знаю, что душевную травму так легко не устранить. Ладно бы Дэвид растоптал мою веру в возможность вечной любви между супругами, это еще полбеды – я не собираюсь снова выходить замуж. Но трагедия в том, что Дэвид уничтожил мою веру в себя. Выяснилось, что я как дура влюбилась в него, мало того, вдвойне дура, поскольку вышла за него замуж. За последнюю неделю меня столько раз ткнули в это носом, что я начинаю верить, будто заслужила такое обращение.