Маленький Йоханнес - [35]

– Скажи, по крайней мере, как он поживает и сердится ли на меня все еще из-за моего долгого отсутствия, – просил Йоханнес.

Изыскатель пожимал плечами:

– Даже если я и скажу, что толку?

Весна тем временем звала Йоханнеса все громче. Каждую ночь ему снился темно-зеленый мох на склонах дюн и шаловливые солнечные лучи в молодой зелени.

«Так больше не может продолжаться, – думал Йоханнес. – Я больше этого не вынесу».

Часто, когда сна не было ни в одном глазу, он вставал с постели, подходил к окну и смотрел в ночь. Сонные, пуховые облака лениво проплывали в мягком свете полной луны. Он представлял, как далеко-далеко спят дюны и кустарники, где не трепещет ни один молодой листик и пахнет влажным мхом и березовыми почками. Слышалось, как, робко набирая силу, таинственным гулким пассажем разносится над спящими лугами хор лягушек, как одинокая птица пытается солировать в торжественной тиши, то вкрадчиво вступая, то обрывая трель, словно боясь нарушить поэтику ночи. Она звала Йоханнеса, все звало его. Он обхватил голову руками и заплакал:

– Не могу больше! Не могу этого вынести. Лучше умереть.

Когда на следующее утро Изыскатель разбудил Йоханнеса, он все еще сидел на подоконнике, уткнувшись головой в коленки.

Дни становились длиннее и теплее, но ничего не менялось. Йоханнес не умер, тяжелым грузом продолжая носить в себе свое горе.

Как-то утром доктор Цифра сказал Йоханнесу:

– Поедем со мной, я должен навестить больного.

Доктор Цифра стяжал славу ученого человека, и многие обращались к нему за помощью, борясь с болезнями и отдаляя смерть. Йоханнес уже не раз сопровождал доктора во время его врачебных визитов.

Изыскатель пребывал в то утро в превосходнейшем расположении духа. Он стоял на голове, кувыркался, пританцовывал и строил рожи, при всем при этом многозначительно улыбаясь, словно приготовил Йоханнесу сюрприз. Подобные всплески безудержного веселья не на шутку пугали Йоханнеса.

Доктор Цифра, как всегда, сохранял серьезность.

На сей раз им предстоял неблизкий путь: сначала поездом, потом пешком. Йоханнеса еще ни разу не брали с собой за город.

Денек выдался лучше некуда. Из окна поезда Йоханнес любовался проносившимися мимо зелеными лугами, на которых лохматыми метелками цвела трава и паслись коровы. Белые бабочки порхали над цветочным морем, а воздух подрагивал от летнего зноя.

Йоханнес ощутил внезапное волнение – там, впереди, взору открывались муаровые дюны!

– Ну вот, Йоханнес! – усмехнулся Изыскатель. – Теперь твое желание наконец исполнится!

Не веря Изыскателю, Йоханнес во все глаза смотрел на дюны, которые вот-вот нагонит поезд. Вытянутые канавы по обеим сторонам железной дороги вращались каруселью, потом замелькали отдельно стоящие уютные домики, а вслед за ними деревья: густые цветущие каштаны, обвешанные крупными белыми и красными кистями, голубовато-зеленые сосны, осанистые липы.

Это была правда – он снова видит дюны!

Поезд остановился, и троица продолжила путь пешком, под тенистой листвой.

Вот и темно-зеленый мох, солнечный свет в кронах деревьев, запах березовых почек и сосновых иголок.

«Это правда? Неужели это правда? – думал Йоханнес. – Неужели снова счастье?»

С сияющими глазами и колотящимся сердцем, Йоханнес начал верить в свое счастье. Он узнавал деревья, землю, лесную тропинку, истоптанную им вдоль и поперек.

На тропинке они были одни. Йоханнес, тем не менее, постоянно оглядывался, будто заметив слежку. Ему казалось, что за дубами кто-то прячется, но кто – было не разобрать.

Изыскатель хитро поглядывал на Йоханнеса.

Доктор Цифра двигался широким шагом, потупив взгляд.

Дорога становилась все более знакомой, Йоханнес знал здесь каждый камень, каждый куст. И вдруг он вздрогнул – перед ним во всей красе предстал его собственный дом.

В фасонистом наряде из белых цветков каштан раскинул у дома свои гигантские ветви с пятипалыми листьями.

Йоханнес услышал привычный скрип отворяющейся двери и вдохнул запах своего дома, где так дорог ему был каждый уголок. К сердцу подкатило щемящее чувство утраченного покоя. Все в этом доме было частью его жизни, его одинокой мечтательной детской жизни. Не так давно он, как с живыми, общался с предметами домашней обстановки, жил с ними в своей вымышленной вселенной, никого туда не впуская. Сейчас же он ощутил себя покойником, отрезанным от родимого дома с лабиринтом коридоров и комнат. И понимал, что утрата эта безвозвратна. Ему стало так грустно, как бывает грустно человеку на кладбище.

Хоть бы Престо выпрыгнул ему навстречу! Но Престо, скорее всего, уже умер.

А где же отец?

Йоханнес обернулся на озаренный солнцем сад, где у распахнутой двери в полный рост стояла фигура старухи, той, которая всю дорогу невидимо шла за ними по пятам. По мере приближения к дому она разрасталась, а переступив порог, огромной тенью, обдающей холодом, заполнила собой коридор. И в этот момент Йоханнес ее узнал.

В доме стояла гробовая тишина. Они молча поднимались по лестнице. Йоханнес помнил, что одна из ступенек прежде всегда скрипела. И впрямь, ее трехкратный скрипучий звук как будто вторил сейчас страдальческим вздохам, а при четвертом шаге ступенька приглушенно всхлипнула.