Маленький Йоханнес - [34]

– Кто это? Я ее знаю.

– Вполне вероятно. Это Мария. Некоторые зовут ее Робинеттой.

– Нет, не может быть. Она не похожа на Вьюнка. Это обыкновенная девушка.

– Ха-ха-ха! Она не может быть похожа на того, кого не существует! Она сама по себе. И ты по ней скучал. Давай подойдем к ней.

– Нет, я не хочу. Лучше бы я увидел ее мертвой, как и всех остальных.

И Йоханнес поспешил прочь, не оборачиваясь и обреченно бормоча под нос:

– Вот и все. Нет ничего! Ничего!

Тринадцать

Яркий, теплый солнечный свет первого весеннего утра разливался по большому городу. Слепящие лучи прокрались в комнату, где жил Йоханнес; на низком потолке дрожало и покачивалось световое пятно, отражаясь от подернутой рябью воды в канале.

Йоханнес сидел у окна и смотрел на преображенный весной город. Серый туман сменился блестящей солнечной дымкой, окутывающей старинные башни в конце улиц. Светлые скаты шиферных крыш отливали серебром, дома с четкими очертаниями сияли на солнце всеми своими гранями. Над каналами, вода в которых, казалось, ожила, мерцал бледно-голубой воздух. Разбухали коричневые, лоснящиеся почки ив; в ветвях бузили непоседы-воробьи.

Йоханнеса охватило неизъяснимое чувство при виде этой весенней картины. Солнечный свет сладко одурманивал. Забвение перетекало в наслаждение.

Он мечтательно взирал на рябь, лопающиеся почки, слушал веселое чириканье воробьев. Он давно не испытывал такого блаженства.

Это было солнце из его прошлого. Солнце, зазывающее его на улицу, в сад, где он часами нежился на теплой траве, в защищенном от ветра месте, подолгу рассматривая былинки и нагретые солнцем комочки земли.

Он упивался солнечным светом, дарившим ему благостное ощущение домашнего уюта, точно так же давно-давно он чувствовал себя в объятиях матери. И опять ему вспомнилось прошлое, но он не тосковал по нему и не оплакивал его. Он просто сидел и мечтал, желая продлить эти минуты счастья.

– Ты что там ворон считаешь, Йоханнес? – крикнул Изыскатель. – Ты же знаешь, я на дух не выношу мечтателей.

Йоханнес поднял на него умоляющий взгляд:

– Оставь меня одного ненадолго. Солнце так прекрасно.

– Что ты находишь в этом солнце? – спросил Изыскатель. – Это не что иное, как большая свеча. Какая разница, где сидеть: при свечах или на солнце? Видишь те переменные пятна света и тени на улице? Это всего лишь отблеск горящей свечи, ее хилого пламени, трепыхающегося на мизерном кусочке Вселенной. Там, там! За пределами голубизны, над нами и под нами, там повсюду тьма. Холод и тьма! Там сейчас ночь, сейчас и на веки вечные.

Эти слова Йоханнес пропустил мимо ушей. Теплые солнечные лучи пронзили его сердце, наполнив светом и негой.

Изыскатель отвел Йоханнеса в холодный дом доктора Цифры. Солнечные образы еще какое-то время витали в его душе, но постепенно истаяли, и к концу дня в ней вовсе потемнело.

Возвращаясь домой, из насыщенного вечернего воздуха Йоханнес вдыхал влажные весенние запахи. На тесных улочках не дышалось полной грудью, и лишь на открытых площадях его носа достигали живые пригородные ароматы трав и клейких листочков. Весна здесь проявлялась в виде мирно плывущих облаков и нежно-красного зарева в западной части неба.

Сумерки развесили над городом мягкую пелену, пепельную, тонких, пастельных оттенков. На улицах стало тихо, лишь шарманка напевала вдалеке грустную мелодию. На фоне малиновой вечерней зари дома выглядели черными многорукими призраками, возводящими к небу затейливые башенки и дымоходы.

Солнце будто дружески улыбнулось Йоханнесу, на прощание протянув городу последние лучи. Эта была улыбка, извиняющая глупость. Ласковый ветерок погладил Йоханнеса по щекам.

И вот тогда сердце Йоханнеса захлестнула тоска, столь щемящая, что идти дальше не было сил, и, глубоко вздохнув, он вскинул голову к небу. Весна звала его, и он услышал ее зов. Он хотел ответить, хотел двинуться ей навстречу. Обуреваемый чувствами раскаяния, любви и прощения, он с тоской смотрел в небо, и глаза наполнялись слезами.

– Пошли, Йоханнес! Веди себя прилично, люди оглядываются! – тормошил его Изыскатель, дергая за незримую ниточку.

Постылые вереницы однотипных домов тянулись по обеим сторонам улицы, нарушая гармонию теплого вечера, диссонируя с голосами весны. Люди сидели на верандах, наслаждаясь теплом. Йоханнес воспринял это как насмешку. Замызганные двери были настежь открыты, убогие жилища без зазрения выставлены напоказ. Далекая шарманка все так же вымучивала из себя заунывную мелодию. «О! Вот бы сейчас улететь отсюда! Далеко-далеко! В дюны, к морю!» – подумал Йоханнес.

Но и Йоханнесу пришлось-таки вернуться в свою душную комнатку, где он в ту ночь не сомкнул глаз.

Йоханнес вспоминал отца, их длинные совместные прогулки, во время которых он то и дело чуть отставал от отца, а тот, замедлив шаг, чертил буквы на песке; пришли на память и фиалковые полянки, которые они вдвоем непременно отыскивали. Образ отца преследовал Йоханнеса всю ночь: он видел перед собой любимое лицо, на которое с нежностью смотрел вечерами при тусклом свете лампы, прислушиваясь к скрипу его ручки.

Каждое утро он умолял Изыскателя позволить ему хоть на денек отлучиться домой, к отцу, и хоть одним глазком взглянуть на сад и дюны. Йоханнес теперь не сомневался, что любит отца больше, чем Престо и свою детскую комнату, – скучал он именно по нему.