Маленький театр Ханны Арендт - [5]

– Нора – это ловушка, – отвечает большая Ханна. – Вот что случается, когда отказываются выйти на политическую площадку.

Поджав хвост, лис исчезает в подземном лабиринте под сценой.

В глубине леса мелькает тень – кто-то пытается укрыться за деревьями.

– Человек-бюрократ! – восклицает малышка Ханна.

Девочка припускается вдогонку за деревянным болванчиком и ловит его за руку.

– Зачем ты это сделал?

– Не знаю! Я всего-навсего марионетка и исполняю чужую волю.

– Ты врёшь: тебя никто не дёргает за верёвки.

– Я подчиняюсь закону, – объясняет болванчик и для оправдания приподнимает со стола стопку бумаг.

Большая Ханна морщится от отвращения:

– А своё мнение у вас есть? Мнение, не сделанное из папье-маше? Вы меня просто убиваете своей серостью!

Малышка Ханна поворачивается к большой Ханне.

На лице у неё написано отчаяние.

– Как можно судить человека из дерева? – спрашивает она.

– Это действительно трудный вопрос! Но судить – значит дать слово и подсудимому тоже. Мы дадим ему слово, и ему придётся отказаться от своего деревянного языка. Когда слова справедливы, достаточно только произнести их вслух, и они мигом подействуют.

Тем временем деревья падают одно за другим. Заросли мельчают и редеют. Постепенно лес исчезает.

На сцену выходят люди и надевают на бюрократа наручники.

– Вы можете меня судить, – произносит он с вызовом, – только знайте, что мне просто не повезло. Я подчинялся плохим законам.

– Вот что бывает, когда перестаёшь думать и плывёшь по течению, радуясь тому, что механически исполняешь приказы… О каком публичном пространстве может идти речь, когда люди лишены всяческой инициативы?

– Подарите мне ещё один шанс… Послушайте, поставьте надо мной хорошего начальника, начальника с хорошими законами, и я буду послушно выполнять его волю!

– Вы возмутительно глупы! – возражает большая Ханна. – Гражданин должен уметь действовать самостоятельно, его обязанность – выбрать себе в начальники человека, защищающего хорошие законы!

– Я признаю, что мой начальник придерживался плохих законов. Но он потрясающая личность! – заявляет бюрократ, и глаза его на миг вспыхивают от восхищения. – Судите сами. Он сумел дослужиться до самого высокого звания, вошёл в элиту. Из паршивого волка сделался серым кардиналом, дёргающим мир за ниточки. Именно потому я его беспрекословно слушался.

– Вот это и грустно: вы автоматически подчинялись приказам. Послушание в политике совсем не то же самое, что послушание в детском саду. В политике подчинение равносильно поддержке.

– Так что вы должны покинуть площадку, где вершатся человеческие судьбы, – заключает малышка Ханна.

И бюрократ уходит со сцены.

Две Ханны оказываются одни на сцене, пол которой всё ещё покрыт мхом, когда-то росшим под деревьями.

– Как всё это могло случиться? – стонет малышка Ханна.

– Так или иначе, это случилось. Утешает одно: это локальное событие. Подобное больше не должно повториться, иначе человечество просто не сможет жить на нашей планете.

– Ещё неизвестно, что будет завтра. Останется ли наш мир пригодным для жизни?

Большая Ханна улыбается. Они с малышкой Ханной волнуются об одном и том же.

– Я верю в непредсказуемость, – говорит большая Ханна. – А ещё я верю в тебя! Как по-твоему, кто обеспечивает миру возможность нового начинания?

Девочка задумывается. Затем в её глазах загораются огоньки:

– Дети!

– Правильно! Наш мир постоянно пополняется свежими силами, и они проложат собственный путь. Если, конечно, эти дети упорны и их пример заразителен…

Малышка Ханна засучивает рукава. «До чего же упорный и настойчивый ребёнок», – думает большая Ханна, растроганная девочкиным жестом.

– Ты поможешь мне соорудить новую сцену? – спрашивает девочка. – Без тебя я не сумею досказать нашу историю.

Но тут из-за кулис появляются новые персонажи. Пропуская их, большая Ханна делает шаг в сторону.

– Знаешь, – насмешливо говорит она, – тем, у кого есть мужество превратить мир в театр, не нужны помощницы, сочиняющие слова…

С этими словами Ханна Арендт скромно удаляется со сцены. Она протискивается между кресел, обтянутых красным бархатом, и толкает входную дверь.

Ханна бросает взгляд на часы: как быстро пролетело время! Надо срочно возвращаться домой: к ужину придут гости, а она не успела приготовить еду…

Морозным вечером 4 декабря 1975 года Ханна Арендт встаёт с кресла, чтобы приготовить гостям кофе. Она хочет что-то сказать, но тут падает тяжёлый занавес, и её жизнь обрывается. Время для разговоров исчерпано. Она молча кланяется невидимой публике и падает в мягкое кресло.

В минуту смерти большой Ханне чудится, что у неё за плечом стоит ребёнок с до боли знакомыми чертами лица и читает так и не дописанную книгу. У неё над ухом, точно хрустальный колокольчик, звенит тоненький голосок:

– Наверное, обидно ставить последнюю точку в жизни ума!

На немецком «Ханна» – это палиндром. Имя, которое можно читать слева направо и справа налево. И так множество раз, пока вы не поймёте, что конец – это только новое начало.