Маленький плохой заяц, или Взаимосвязь религии и окружающей среды - [9]
Словом, песни и сновидения, о которых они рассказывали, определяли всю социальную жизнь аборигена. Более того, австралиец в некотором смысле и сам являлся частью этих песен: он был зачат при помощи духа, встреченного в сновидении, путешествовал в сновидениях и пел о них. Или вернее будет сказать, «пел их»? Любой из нас привязан к родным местам. Мы знаем песни своих народов и не заплутаем в пути от дома до супермаркета. Но связь австралийца с окружавшим его ландшафтом была сильнее, чем все, что мы можем себе представить. Абориген был неотторжим от своего континента, потому что всегда оставался частью его мифологической истории.
Сравнительно ровный рельеф делал путешествия из конца в конец Австралии возможными, а недостаток продовольствия и материалов – необходимыми, и в этом смысле экология и география региона сыграли ключевую роль в возникновении единого «времени сновидений». Но интересно, что влияние экологии и «сновидений» было обоюдным. Современные генетические исследования показывают, что распространение по Австралии некоторых семян могло быть связано с людьми, которые разносили их, специально или нечаянно, по маршрутам своих путешествий. Выходит, по тропам песен могли путешествовать не только люди и согревающие их собаки динго, но и растения[37].
Songlines, тропы песен, «снящиеся» пути австралийцев – один из самых необычных религиозных образов на планете: наверное, нигде больше люди не представляли свой континент как непрерывный хорал и при этом вневременное сновидение. Беда лишь в том, что «сновидение» очень уязвимо. Как настоящий сон может прерваться от первого же резкого звука, так «время сновидений» разрушается от любого неловкого вторжения. Осваивая пространство Австралии, белые переселенцы невольно уничтожали тропы песен. Меняли ландшафт, прокладывали свои дороги, засевали поля, не сознавая, что выкорчеванный камень может быть чьим-то предком, а нарушенная железнодорожными путями едва заметная тропка – маршрутом, воспетым в песнях по всему континенту. Они не понимали, что, как в стихотворении Йейтса, должны ступать легко, потому что топчут чужие грезы. Только в последние десятилетия власти Австралии начали осознавать, что сохранившиеся пути и тропы аборигенов нуждаются в защите. Но как их сберечь одновременно и для коренных австралийцев, и для исследователей, и просто для туристов, пока никто не понимает, и раз за разом это вызывает все новые споры и конфликты[38].
Вероятно, австралийцы, коренные жители и потомки переселенцев, придумают что-нибудь для сохранения троп. Но никакие усилия не помогут вернуть «время сновидений». Белые принесли на континент идею времени, движущегося по прямой, а не замкнутого в цикл, – и разбудили Австралию. Время местных жителей перестало быть обратимым, а значит, будущее стало неизбежным. Вместе с ним неизбежна стала и смерть, хотя еще недавно, в XIX веке, жившие в самовоспроизводящемся «времени сновидений» австралийцы верили, что человек может вернуться из мертвых. Как? Ответом на этот вопрос служит фантастическая история, случившаяся в начале XIX века с Уильямом Бакли.
Шанс Бакли
Уильям Бакли был англичанином. Родился в конце XVIII века, выучился на каменщика, потом попал в армию и воевал против Франции в революционных войнах или, как сказали бы в России, войнах первой и второй коалиций. Но в ходе увольнения он как-то сильно проштрафился: по-видимому, купил краденый кусок ткани, зная, что тот добыт нечестно. В общем, стал соучастником преступления и за это был сослан в Австралию.
Некоторое время Бакли проработал там. На каторгу в полном смысле слова он не попал – квалифицированные каменщики были нужны на строительстве колонии, будущего Мельбурна. Однако в планы старого солдата вовсе не входило участие в подневольном строительстве. Накануне Рождества он сумел подговорить нескольких ссыльных устроить побег. Предполагалось, что конечной целью их путешествия станет Сидней, но беда была в том, что все беглецы, как и Бакли, не только не были знакомы с географией, но даже не умели читать и писать. Они здорово недооценили размеры Австралии. От Мельбурна до Сиднея примерно 700 километров по прямой, а то и больше, если идти вдоль морского побережья. Разумеется, туда они не добрались. Довольно быстро каторжники перессорились и разошлись – Бакли пошел в одну сторону, остальные в другую. Двое погибли, еще двое смогли вернуться в Мельбурн. А Бакли шел и шел к Сиднею. Это, без сомнения, стоило бы ему жизни, если бы не его потрясающее везение, столь исключительное, что в современном австралийском английском есть даже выражение «шанс Бакли», означающее примерно то же, что и наше «один шанс на миллион».
Бакли был близок к смерти: обезвоживание, жара (напомню, что январь в Южном полушарии – это жаркое время). Находил какую-то еду, но ее не хватало, весь покрылся волдырями, потерял счет дням и неделям, но продолжал идти. Видел даже издалека каких-то аборигенов, но убежал от них, а те не стали его преследовать. И вдруг случайно наткнулся на маленький холмик, из которого торчало нечто вроде копья. Не знаю уж зачем – думаю, чисто из солдатского рефлекса, – беглец это копье взял с собой. На следующий день он наткнулся на аборигенов, которые почему-то обрадовались Бакли как родному. Оказалось, что холмик был могилой, а копье – памятным предметом покойника. Пришедший из пустыни человек стал для аборигенов этим же покойником, но вернувшимся назад из «времени сновидений». Да, выглядел теперь этот человек немного иначе. Все-таки он вернулся с того света. Местные жители еще не видели европейцев, а копье послужило Бакли удостоверением личности.
