Маленький парашютист - [4]

– Кто… жениться хочет?

– Врач лечащий, говорю, – кивает она на дверь, – Всеволод Георгиевич на этой грубиянке Галочке.

Вечером после ужина я снова в поиске медсестры. На столе стопка «историй», сверху карточка Дульцевой. Далее – самый позорный поступок моей жизни (вороватый взгляд вдоль пустого коридора): «В тканях обнаружены СR». Ох, как хочется плакать: возникшая влюблённость лопается с болью. Великолепный медик становится противен всем своим великолепием: крахмальным видом, смородиновыми глазами лжеца, вкрадчивыми словами жулика. Не врач он, а больной, явно неизлечим, как и его… невеста. Парочка хищников, а тут бабушка без внуков…

Вхожу в палату.

– Я видела вашу карточку, там синим по белому: «Клетки рака не обнаружены».

При выписке обменялись телефонами. Медсестру наняли через мою родственницу. Лето наступило. Прощаясь, пили чай на балконе, глядя в зелёный шатёр бульвара. Говорили, как всегда, про еду. Дарья Григорьевна стала мечтать (чувствовала себя лучше, чем в больнице) о путёвке на пароход. Волгой до Астрахани, как в молодости; побывать на бахче. А что, и рак рассасывается иногда от трёх причин: веры, надежды и любви, не говоря уж о язве, которой, как она думала, была больна.

Уезжала я в стройотряд не совсем спокойно, но не отказалась. Записана была заранее с надеждой на деньги, уже фактически распределённые: одежда на зиму, магнитофон, да так по мелочи. Весь трудовой семестр жила в палатке, ела из походной кухни, и никаких приступов острого гастрита… От Дульцевой пришло послание с благодарностями и с надеждой на моё скорое возвращение.

…Осень наступила яркая, без дождя: ничто не мешало листве на бульваре дозревать до самых фантастических красок. По телефону ответил мужской голос, незабытый. Обожгло. Даже и не представилась, повесив трубку. «Умерла эта бабушка, – после рассказывала моя кузина, – опять в больницу попала, оттуда – в крематорий». Но как они провернули? – вырвался вопрос. «А бог их знает, скорей всего, сама старушка и пожалела подонков: жить им было негде». Значит, переехал он к… жене. Со второго этажа оттуда виден бульвар до самой площади, а под балконом по осени продают арбузы… «Какие они хрусткие, прохладные…»

Прости нас всех, Дарья Григорьевна. Если можешь, прости…

Помолвка

– Опять уселась с книжкой, не оторвёшь! Слышь, Тонька, позвони Матвею Егоровичу! – Мать вяжет шапочку будущему внуку, поглядывая в телевизор.

– …а в книге сказано, – говорит Антонина, – что женщина выжидать должна, а не лезть первой в глаза мужчине.

– Вот ты и довыжидалась…

– Мама, брось её уговаривать! Такие, как Матвей Егорович, на дороге не валяются! – сказала Ленка, младшая сестра, но замужем.

– Он ведь не алкаш, чтоб валяться, – будто понимая в прямом смысле, отвечает Антонина. Хоть бы отстали, да весь вечер читать…

В квартире раздаются звонки в дверь. Два коротких.

– Им, – привычно определяет мать.

Слышно, как соседка прошаркала по коридору.

– К вам тут! – её безликое обращение. И угрожающе-наставительное: им три звонка!

– Простите, не знал!

– Проходите… Матвей Егорович! – лопочет Ленка.

Мать оставляет вязанье:

– Сами пожаловали! Ах, боже мой, Елена, помоги! Вешалка-то у нас никудышная, всё с неё валится…

– Я, собственно, ненадолго, – корректно откашлялся гость. – Здравствуй, Тонечка!

– Хотела позвонить… – Врёт Антонина.

Всем тягостно, неловко. Мать приговаривает:

– Не стесняйтесь, живём мы бедно, что тут делать…

– Мама! – укоризненно останавливает Ленка.

Антонина сидит на диване, уже не забравшись с ногами, а спустив их вниз. Весь её вид полон немого достоинства.

– А Тонечка-то у вас красавица! – говорит Матвей Егорович не совсем в шутку, а, похоже, искренне.

Мать с Ленкой довольно переглянулись, да – в кухню. Матвей Егорович подсел на диван. Был он немолод. От маленьких, похожих на грибы-сморчки ушей тянулись к лицу глубокие морщины. Вокруг выпуклых зеленоватых глаз тоже было морщин понакручено, но помельче. Смешной нос был круто задран вверх. Если глядеть прямо в лицо, то самого носа почти не видно, только две круглые дырочки.

– Ну, как дела, Антонина, как жизнь, выкладывай! – пошутил.

– Спасибо, хорошо, – ответила она.

Оба замолчали, глядя кто куда: он – на Тоню, она – в телевизор, где очередной дон Педро объяснялся в любви сильно накрашенной работающей под девчонку пуэрториканской тётеньке. В комнату вернулись мать с Ленкой, запахло свежезаваренным чаем.

– Чем богаты, тем и рады, – сказала мать не своим ворчливым, а помолодевшим голосом.

– Чайку? С удовольствием! – согласился Матвей Егорович. – Простите, ваше имя-отчество?..

– Евдокия Гавриловна, – подсказала Ленка.

Она расщедрилась припасённой мужем бутылкой, потом придётся отвечать по всей строгости, но должен понять – случай особый.

– Спиртное, извиняйте, не употребляю! – предотвратив возможный конфликт в этой семье, гость напомнил: – За рулём я, Евдокия… гм… Гавриловна…

– Ах, да! – спохватились мать и младшая сестра обрадованно, что водка не понадобилась.

…Ленка работала продавцом в автомагазине. Теперь нигде не работает. Магазин закрыли. Говорят, что будет в нём евроремонт, а после зачебучат казино. Этого добра у них в районе «здорово не хватает». С работой у Ленки теперь полный облом – на пятом месяце никто не возьмёт. Так хорошо она торговала фарами, подфарниками, зеркалами заднего вида и прочей атрибутикой, предназначенной исключительно для самого знаменитого отечественного автомобиля «Волга». И однажды в торговое помещение вплыла её сестра, скромная сотрудница бывшего оборонного предприятия, теперь производившего водонагреватели для дач типа «атмор». Зарплата на этом разрушенном военном производстве стала ниже продовольственной корзины, отразившись положительно на внешности Антонины. Она, высокая и толстая, при ухудшении питания достигла красоты фотомодели. Правда, на этом бы и остановиться, но рацион продолжает идти на понижение.