Маленький лорд Фонтлерой - [13]

— Да что вы там рассказываете!? — проговорил он.

Кедрик почувствовал себя в неловком положении, но скоро оправился.

— Да и никто сначала этому не верит, — сказал он. — М-р Хоббс подумал даже, что со мной солнечный удар. Я и сам не думал, что мне это понравится, но теперь, когда я привык, мне оно больше нравится. Тот, кто теперь графом, мой дедушка, и он хочет, чтобы я делал все, чего пожелаю. Он очень добр, потому что он граф; и он мне прислал много денег с м-ром Хавишамом, и я принес тебе кое-что, чтобы тебе откупиться от Джека.

С помощью этих денег Дик действительно откупился от Джека и оказался таким образом единственным хозяином дела, нескольких новых щеток и блестящей вывески. Ему так же трудно было поверить своему счастью, как и древнего рода торговке; он был точно во сне и с тупым недоумением глядел на своего благодетеля, ожидая, что вот-вот наступит пробуждение, и прекрасный сон превратится снова в обычную серую действительность. Он продолжал находиться в этом состоянии, пока Кедрик не подал ему на прощание руку.

— Итак прощай, — сказал Кедрик.

Несмотря на его старание говорить твердо, голос его немного дрожал, и он мигал своими большими карими глазами.

— Я надеюсь, дело у тебя пойдет. Мне жаль уезжать и покинуть тебя; но, может быть, я вернусь сюда, когда буду графом. И ты непременно пиши мне, потому что мы всегда были хорошими друзьями. И когда будешь писать мне, то вот куда ты должен посылать свои письма. — И он дал ему листочек бумаги. — И мое имя уже не Кедрик Эрроль, а… лорд Фонтлерой… и… и прощай, Дик.

Дик заморгал глазами, и на ресницах его показались слезы. Он не был образованным чистильщиком, и ему было бы трудно выразить свои чувства, если бы он попытался это сделать, поэтому, может быть, он и отказался от такой пытки, а лишь беспомощно моргал глазами.

— Лучше бы тебе не уезжать, — проговорил он хриплым голосом и снова заморгал глазами. Затем он посмотрел на м-ра Хавишама и приподнял шляпу. — Спасибо вам, сэр, что вы привели его сюда и за то, что вы сделали. Он — он маленький чудак, — прибавил Дик. — Я всегда страсть как много об нем думал. Больно уж он чуден.

Кедрик с адвокатом уже отошли от него, а он все продолжал стоять и смотреть им вслед все в том же недоумении; глаза его все еще оставались влажными и ком по-прежнему стоял в его глотке, когда он следил за изящной маленькой фигурой, весело шедшей рядом со своим высоким, серьезно и важно шагавшим, спутником.

Вплоть до дня своего отъезда юный лорд старался проводить как можно больше времени в лавке м-ра Хоббса. Уныние напало на м-ра Хоббса, и он казался в очень мрачном расположении духа. Когда маленький друг его торжественно явился к нему с прощальным подарком, в виде золотых часов с цепочкой, м-р Хоббс решительно не знал, как отнестись ему к этому событию. Он положил футляр с часами на свою массивную коленку и несколько раз с силою потянул носом воздух.

— Там кое-что написано, — сказал Кедрик, — внутри футляра. Я сам сказал, что там написать: от стариннейшего друга, лорда Фонтлероя, м-ру Хоббсу. Когда увидишь сей стишок, то вспомни обо мне, дружок! Я не хочу, чтобы вы обо мне позабыли.

М-р Хоббс засопел опять очень громко.

— Я не забуду тебя, — произнес он несколько хриплым голосом, как раньше это случилось с Диком: — и тебе не след забывать меня, когда попадешь в британскую аристократию.

— Мне не забыть вас, где бы я ни находился, — отвечал лорд. — Я провел с вами самые счастливые часы, по крайней мере, несколько счастливейших часов. Я надеюсь, что вы иногда будете посещать меня. Я уверен, что дедушка будет очень рад этому. Может быть, он вам напишет и пригласит вас, когда я ему скажу. Ведь вы не обидитесь на то, что он граф, — не так ли? Я хочу сказать, что если бы он пригласил вас к себе, вы не откажетесь приехать из-за того только, что он граф?

— Я бы приехал к вам, — сказал м-р Хоббс вежливо.

Таким образом, они, по-видимому, условились, что если бы он получил от графа настоятельное приглашение приехать и провести несколько месяцев в Доринкурском замке, то отложил бы в сторону свои республиканские предрассудки и немедля собрался бы в путь.

Наконец, все приготовления были сделаны; наступил день, когда багаж был отвезен на пароход, и к воротам дома подъехал экипаж. Тогда на мальчика напало странное чувство одиночества. Перед тем мать его оставалась несколько времени запершись у себя в комнате; когда она сошла, глаза ее были влажны и губы дрожали от сдерживаемого волнения. Кедрик подошел к ней; и, когда она наклонилась к нему, он обнял ее, и они стали целовать друг друга. Он знал, что им обоим жаль чего-то, хотя вряд ли знал, чего именно; впрочем, ему пришла одна мысль, которую он и поспешил высказать.

— Мы любили этот домик, Милочка, не правда ли? — сказал он. — Ведь мы и всегда будем любить его, — а?

— Да, да, — ответила она тихо. — Да, мой дорогой.

Затем они сели в экипаж, где Кедрик поместился рядом с нею, и, когда она оглянулась назад из окна, он посмотрел на нее и, схватив ее руку, стал ее гладить.

Почти незаметно очутились они на пароходе, среди величайшего шума и суматохи; то и дело подъезжали экипажи и высаживали пассажиров; последние волновались из-за багажа, который еще не прибыл и мог опоздать на пароход; большие чемоданы и ящики громоздились один на другой и переносились с места на место; матросы развертывали канаты и торопливо сновали в разные стороны; офицеры отдавали приказания; дамы и мужчины, дети и няньки приходили на палубу; одни смеялись и были веселы, другие печально молчали, некоторые плакали и подносили к глазам платки. Кедрик с любопытством смотрел повсюду; он глядел на клубки канатов, на забранные паруса, на высокие-превысокие мачты, почти касавшиеся синего неба, и уже начал составлять планы, как он будет разговаривать с матросами и слушать их рассказы про пиратов.