Маленький человек на большом пути - [51]

Чем ближе к суду, тем больше разговоров в местечке о предстоящем разбирательстве. Август поучал нас:

— Главное, не бояться господина в мундире с золотыми пуговицами. Хоть он и мировой судья, а все равно ничего нам сделать не может. Мы ведь скажем чистую правду.

— Господа, наверное, уже его обработали, — сказал Сипол. — Недавно его везли в замок в баронской карете, я сам видел.

— Ну и пусть! — Август твердо стоял на своем. — У них сила, а у нас правда. А правда суда не боится.

Мы слушали и диву давались: откуда такие умные речи?

— Опять, наверное, дедушка? — спросил брат. И все-таки было не по себе. Подумать только: суд! От одной только мысли, что придется отвечать на вопросы высокомерного и такого сердитого мирового, тряслись поджилки. Этот царский чиновник ни с кем не знался, кроме барона, управляющего имением, ну и еще богатого владельца мельницы, с которым он, как говорили, дулся ночи напролет в карты. Жители местечка ненавидели судью, а при встрече кланялись: кто знает, может, сведет когда-нибудь судьба. От сумы да от тюрьмы не открещивайся…

Мало было таких, которые в суде находили справедливость. Вот и теперь все кругом вздыхали:

— С сильным не борись, а с богатым не судись!.. С самого утра возле здания, где должно было происходить разбирательство, собралось много народу. В толпе шныряли колонистские ребята и что-то кричали на немецком языке.

К нам, молчаливым, растерянным, подошел Сипол и обидно рассмеялся:

— Что молчите? Говорилки свои, что ли, проглотили? Мы разозлились: смеяться над нами! Зашумели, заспорили с ним. Страх исчез, а Сипол, хитрый, видно, этого и добивался.

Открылись двери в зал. Мы робко заглянули внутрь. В помещении все выглядело торжественно. Ряды скамеек для публики. Впереди скамьи, огражденные барьером. На стене, над большим, покрытым красной скатертью столом, в роскошных золотых рамах портреты царя и царицы.

В первом ряду сел урядник, окинул суровым взглядом зал. Вскоре вошел секретарь суда, разложил на столе толстые книги, поставил бронзовый треугольник с изображением хищного двуглавого орла с распростертыми крыльями.

Приведя в порядок стол, секретарь уселся с одного его конца, у другого устроился переводчик.

Через весь зал важно прошагал лесничий в блестящих лакированных сапогах, в брюках для верховой езды. Его сопровождал управляющий имением. Оба уселись возле урядника. Увидев этих господ, он вскочил, поприветствовал да так и остался стоять.

— Смотрите, смотрите, как тянется перед немцами этот дядя с бараньей ляжкой на боку! — прошептал Август.

Баранья ляжка — надо же придумать такое! И ведь в самом деле очень похоже. Но в то же время я хорошо знал, что эта «ляжка» не так уж безобидна и плюется огнем.

Зал набился битком. Вот пришел пострадавший Ивар со своим отцом. Они тоже уселись впереди, но только по другую сторону прохода. По залу пронесся шепот, лесничий повернул голову и зло посмотрел на жалобщиков.

Открылась боковая дверь. Длинный, прямой, словно аршин проглотил, вошел судья в мундире с блестящими пуговицами. Все поднялись; он мотнул головой и сел. У него было узкое желтое лицо с короткими усами, закрученными вверх, и козлиной бородкой. В глазах неопределенного цвета — скука и безразличие.

Я смотрел на него и никак не мог понять: почему у этого человека такая власть? Почему царь прислал сюда именно его? Почему вместо него не сидит в этом кресле кто-нибудь из местечка, ну, например, дедушка Августа. Он ведь очень умный, соседи всегда советуются с ним. А мировой и языка-то нашего не понимает. Правда, у него есть переводчик, но кто знает, правильно ли он переводит? Я скажу «да», он переведет «нет». Я скажу «нет», он — «да»… Чем больше я смотрел на судью, тем сильнее убеждался, что правды у него не добьешься. Почему он, глядя на лесничего, так благосклонно улыбается? А на Ивара, которому лесничий прострелил ногу, бросил недоброжелательный взгляд: мол, заварил ты, малый, кашу…

Секретарь начал вызывать свидетелей. Ребята вставали один за другим. Судебный служитель повел нас в комнату рядом с залом. Мы робко присели на скамью, даже наш смельчак Сипол струсил.

— Так у кого же все-таки говорилка пропала? — съехидничал Август, когда мы остались одни.

— А что ты думаешь! Холодно, и дрожь берет, — честно признался Сипол.

— И все равно надо говорить, как было. — Август строго посмотрел на меня, потом на брата. — Никто не может запретить нам говорить правду. Дедушка сказал, что, если мы все дружно покажем против прусского господинчика, судье волей-неволей придется его наказать.

Я согласно кивал, а у самого во рту пересохло. Вдруг на допросе я не смогу выдавить из себя ни слова? Вот позор! Ребята будут смеяться, скажут, что я потерял «говорилку».

А вдруг у меня вообще пропал голос? Говорят, такое иногда случается от страха… Я отвернулся к стене и произнес тихо, чтобы другие не услышали: «Будь храбрым, будь смелым!»

Открылась дверь. Первым в зал позвали Августа. Мы все на цыпочках подобрались к двери, приоткрыли ее. Что-то у него спрашивали. Август говорил так тихо, что мы различали лишь отдельные слова. Только отвечая на последний вопрос, Август сказал громко и твердо: