Маленький человек из Опера де Пари - [99]

— Постойте-ка! — воскликнул вдруг Жозеф. — Пятнадцатое апреля, точно! Ламбер Паже утверждает, что шею ему порезал Бруссар, но это невозможно! Пятнадцатого апреля я видел Анисэ Бруссара на улице Вут. Утром у них там было чрезвычайное происшествие, приезжали полицейские и пожарные — старушке, которая часто наведывается в скобяную лавку, стало плохо прямо в торговом зале, у нее случился сердечный приступ, и Бруссар хлопотал вокруг, пока пожарные не увезли ее в больницу. Стало быть, он не мог быть в Пасси! И вот еще что: Бруссар говорил мне, что Паже заходил в лавку двумя днями раньше, но не застал его, поскольку он в то время был в Эрменонвиле. Ламбер Паже вполне мог стащить лезвие и, вероятно…

— Минуточку! — перебил молодого человека инспектор. — Нет ничего проще, чем сделать ложные выводы на основе необоснованных предположений. «Мог» и «вероятно» — это не доказательства. Найдите и предъявите мне осязаемые улики или непреложные факты его вины. Пока этого не случится, нам не о чем с вами разговаривать.

Под застекленным куполом Восточного вокзала клубился сизый дым. Натужное дыхание паровозов, лязг вагонных сцепок, свистки и грохот багажных тележек по перрону сливались с гомоном толпы озабоченных путешественников. На лицах читались беспокойство — всё ли взяли в дорогу? — и горечь расставания. Мельхиор Шалюмо в безупречном костюме из альпаки[108] самому себе казался великаном. Он величественно прокладывал дорогу в толчее, размахивая тростью, а за ним волоклись двое носильщиков с его пожитками: ларцом, на крышке которого красовалось выложенное мозаикой имя «Саламбо», кожаным саквояжем и манекеном из ивовых прутьев, одетым в форму гусарского полковника.

В конце перрона, вдали от толпы, зияло пустое пространство — там проводник в золотых галунах стоял на страже сверкающей железной машины, сложного механизма, соединенного с вагоном-рестораном и вагонами-купе. Маленький человек замедлил шаг, дабы обозреть это чудо из чудес. «Восточный экспресс», следующий в Константинополь через Вену, был здесь только ради него, Мельхиора Шалюмо, — сказочно прекрасный, надраенный до блеска, потрясающий воображение. Его карета.

Отдельное купе могло бы потягаться в роскоши с каким-нибудь великосветским салоном — просторное, уютное, со всеми удобствами. Мельхиор присел на койку, попрыгал, проверяя, насколько она мягкая, растянулся на ней с наслаждением, вдохнул запах свежего постельного белья. Затем встал и пристроил ивовый манекен в кресле.

— Особенным путешественникам — особенный поезд, Адонис. Я давно мечтал приобщиться к этому великолепию, доступному лишь избранным. Согласись, здесь получше будет, чем в чулане восьми квадратных метров на седьмом этаже! Не стану отрицать, обошлось мне это недешево, но за годы службы разносчиком тайных даров и посланий я успел набить чулок монетками под завязку… О, слышишь? Двери захлопали…

Прозвучали два долгих гудка. Ударили в стороны струи пара. «Восточный экспресс», едва ощутимо качнувшись, тронулся с места — Мельхиор даже не сразу осознал, что они отправились в путь, ему почудилось, что это соседний состав отошел от перрона. Но вскоре здание вокзала исчезло из виду, и маленький человек возликовал.

Поезд промчался по унылому предместью, галантно проследовал меж загородных вилл и дальше покатил по сельской местности: за окном потянулись поля, перелески, реки, проплыла мимо будка дежурного по переезду. С синего неба за «Восточным экспрессом» наблюдали редкие белые облачка.

Инспектор Вальми торжествовал — наконец-то в его руках оказался хоть один козырь. Полюбовавшись еще раз на важную улику, он спрятал ее в конверт — маленький картонный прямоугольник с цветной картинкой и подписью:

Г-н де Ножан застает Люлли, придворного поваренка мадемуазель де Монпансье, когда тот дает концерт на кухне перед своими собратьями.

В середине дня Огюстен Вальми вызвал на набережную Орфевр девицу Драпье и немедленно показал ей улику:

— Посмотрите внимательно: это одна из ваших карточек бон-пуэн, мадемуазель?

Полина Драпье не колебалась ни секунды:

— Да, господин инспектор. Их было восемнадцать, несколько штук я потеряла, потом кто-то подкинул их мне в фургон. Но собралось всего семнадцать. Все они из серии «Знаменитые дети», там есть Антонио Канова, Карл Линней…

Огюстен Вальми прервал девушку нетерпеливым жестом:

— Меня интересует только эта карточка. Я, кстати, не знал о флорентийских корнях Жан-Батиста Люлли[109] и о том, что в возрасте десяти лет родители продали его шевалье де Гизу, чтобы мальчик стал шутом при дворе мадемуазель де Монпансье, а та сперва отправила его поваренком на кухню. Да уж, весьма поучительно для школьников.

— Где вы ее нашли? — спросила Полина.

Огюстен Вальми вместо ответа принялся разглядывать собственные ногти.

— Видите ли, мадемуазель, — наконец нарушил он молчание, — убийцы не хитрее большинства простых смертных, они тоже совершают ошибки. Я догадываюсь, почему он оставил при себе именно эту карточку… Жан-Батист Люлли был зачинателем оперы во Франции.

— Они надеются меня сломить? Болваны! Защищайся, Ламбер, и не забывай контролировать эмоции. Ты готов выдержать бесстрастный взгляд инспектора Вальми, не заробеешь при виде его ничего не выражающего лица, ответишь верно на все его каверзные вопросы. Да, ты готов ко всему. Нужно противостоять служителям закона отважно и хладнокровно, притвориться недоумком, чтобы сделать в конце концов дураков из них — а ты ведь это умеешь. Единственная тень на горизонте — та учительница… как же ее зовут?.. ах да, Полина Драпье. Интересно, она уже дала свидетельские показания?.. А о чем, собственно, она способна рассказать? Девчонка не видела моего лица, не слышала голоса… Так, а Жозетта? Жозетта ничего не знает, ее и вовсе можно списать со счетов. Остается Чик-Чирик. Коварный извращенец, хитрая бестия, однако же у него нет никакого резона меня топить, иначе пойдет на дно вместе со мной — окажется на скамье обвиняемых как соучастник… Чертов Мельхиор! Нет, он будет молчать… С другой стороны, он может заявить, что не ведал о содержимом посылок, которые доставлял по моей просьбе, а это сущая правда… Еще книготорговец. Этот чуть было не нарушил все мои планы, но я его перехитрил — он заглотил наживку и не поморщился. Понадобилось изрядное самообладание, чтобы его оглушить, а потом порезать себе шею бритвенным лезвием и засунуть его за отворот брючины Легри, тем самым направив подозрения доморощенного сыщика против Бруссара. Блестяще было задумано!.. Одно мне непонятно: куда подевалась свинка, которую я положил рядом с источником железистой воды?.. Ба, да какая разница, это был невинный пряник без крупицы яда.