Маленький ансамбль - [8]

Одна из женщин попросила погадать мне. Прежде чем раскинуть бобы, гадалка повернула ко мне свое лицо, как бы взглянув на меня. Мне сделалось не по себе. Затем ее старческие пальцы стали быстро бегать по столу, нащупывая бобы.

— На днях тебе радостная дорога будет ... Бумага какая-то пришла желанная, хорошая ... Дорога на колесах, и паровоз уж свистит, иди складывайся.

Слезы сами потекли у меня из глаз. Почувствовав их на своей руке, Дарьюшка улыбнулась.

— Я же хорошее говорю, что же ты плачешь? А муж твой на фронте, — продолжала она, — жив-здоровехонек, и сколько-то лет война не протянется, ни одной-то на нем царапинки не будет и вернется он жив-здоровехонек, да не к тебе... Какая-то фершалка уведет его...

Я рассмеялась.

— Вот и гадай городским, — вздохнула Дарьюшка, собирая бобы. — Хорошее скажешь — плачет, а плохое — вон как рассмеялась. Вспомнишь еще меня, старую.

На другой день было воскресенье. Я не ходила на почту.

— Лиза, — окликнула меня со двора хозяйка, — чегой-то начальник почты спрашивает, где почтальонка живет, выйди, девка, покажись.

Накинув платок, я вышла на крыльцо.

— Такая вы аккуратная у меня работница, — сказал мне начальник, — а вчера проштрафились.

— Как? — испугалась я.

— Дак как? Почту на Баранникове я вам стопочкой приготовил, вы ее взяли, а лично-то вам телеграмму я к чернильнице приставил, чтобы вы ее первым делом увидели, а вы ее не заметили, а телеграмма срочная, пришлось старику идти к вам. Получай, почтальонка.

И он протянул мне телеграмму — это был вызов из театра.

Через два дня мы навсегда покинули село Баранниково, переехав в Свердловск.

А месяц спустя, возвращаясь из театра с дневного спектакля, я услышала крик:

— Почтальонка!

Я не подумала, что это относится ко мне и продолжала идти.

— Почтальонка! — опять услышала я и обернулась.

На другом конце площади стояли баранниковские молочницы. Я перебежала к ним.

— Ой-ой, девка, стоим мы все гуртом, смотрим: то ли наша почтальонка бежит, то ли которая незнакомка. Тебя ведь без сумки не узнать.

Я пошла их проводить до трамвая, выслушивая баранниковские новости.

— Лиза, а правду нам твоя хозяйка сказывала, что ты артисткой работаешь? — спросила самая молоденькая. — Да-к какая ты артистка-то, которые в длинных платьях поют или которые уж совсем голые по проводам ходят?

Потом я помогла им уложить бидоны, и мы стали прощаться.

— Ну, Лиза, — сказала, беря мое лицо в руки, тетка Варя, — видим мы, что тебе хорошо; девка, ты уж и не в валенках ходишь, а в которых-то башмачках, видать, ноги-то мерзнут! И шапчонка-то на тебе городская, не как почтальонкой в платке ходила, и глаза веселенькие ... Но знай, девка, гак ли, сяк ли сложится твоя Жизнь, а в селе Баранникове тебя всегда примут и почтальонскую сумку для тебя — с любого сдерем!

Прошло несколько лет. Отгремела война. И МХАТ снова приехал на гастроли в Свердловск. Днем мы выступали на Уралмаше, а потом по цехам. По цехам нас водил пожилой инженер, которого в последнем цехе куда-то отозвали, и он передал свои полномочия конструктору. Невысокого роста, в сером костюме, красиво оттенявшем его начинающие седеть виски и серые, широко расставленные глаза. Мне показалось его лицо знакомым.

И, уже не слушая объяснений, я мучительно вспоминала, откуда я могу его знать. Чтобы лучше разглядеть его, я старалась встать так, чтобы он не видел меня, и заметила, что его серые глаза ищут меня. Значит, и он меня знает ...

Цех был последний. И, так ничего не вспомнив, я села в ожидавший нас автобус к открытому окну. На небольшой площади перед заводом, где стоит чугунный танк, поставленный в честь окончания войны, медленно прогуливается конструктор в сером костюме. Если его глаза поднимаются, то только на мое окно.

— Помогите мне вспомнить, откуда я вас знаю, — сказала я, подойдя к конструктору.

— Короткая же у вас память, — улыбнулся он. — И фронт не вспомнили, и Баранниково не вспомнили? А почтальонка Лиза? Я живу на Уралмаше, — говорит Володя. — У меня есть машина, давайте-ка, съездим к маме в Баранниково. Она там со старшим братом живет.

— Со старшим? — удивилась я.

— Со старшим, Лиза, — военкоматы ошибались — не то что гадалки. Он партизанил, потом в плену был, ранен сильно был.

Но пора было уезжать. Актеры уже сидят в машине. Я сажусь у открытого окна, Володя не уходит. Актеры острят:

— Объясните ей еще раз про плавку, ее всегда интересовала тяжелая индустрия.

— Еще я вас что-то хочу спросить, — говорит Володя, когда водитель уже сел за руль, — да боюсь.

— А что для меня что-нибудь обидное?

— Нет, что вы! Вам гадалка все правильно нагадала?

— Все ...

— Все до капельки?

— Все до капельки. А знаете, Володя, все-таки лучше, что гадалка ошиблась в случае с вашим братом, чем в моем. Ведь страшнее смерти ничего нет.

ИЗ ФРОНТОВОГО ДНЕВНИКА

Однажды мы выступали на аэродроме. Еще не кончился концерт, как появился представитель с соседнего аэродрома с просьбой выступить и у них. Лететь на У-2 минут пять. Мы согласились, но нас очень смущал «костюмный» вопрос. Тут нам достали духовые утюги, и мы привели в порядок все платья. Укладывать их в чемоданы, снова мять было жаль. Тогда летчик предложил проводить нас туда пешком. Идти лесочком 25—30 минут. А вещи «переправят на самолете». Нам понравилось это предложение. Было приятно пройтись в хорошую погоду лесом. Нас сопровождал прилетевший летчик.