Маленький ансамбль - [9]

Дорога была красивая, с типичными для Молдавии холмами. Мы шли в длинных концертных платьях; для фронтовой обстановки это было, конечно, необычно.

Вдруг послышался тяжелый гул самолетов и показалась шестерка немецких бомбардировщиков. Летчик коротко скомандовал: «Ложись». Я не могла себе представить, что лягу в только что отглаженном платье на землю, и только свернула с тропинки в траву. Сзади себя я услышала голос скрипачки:

— Вы серьезно говорите — ложиться?

— Абсолютно серьезно.

— Вы с ума сошли, капитан,— сказала певица.— Как можно лечь в концертном платье? Конечно, вам хорошо, вы в комбинезоне...

Наши мужчины в отглаженных брюках тоже не собирались укладываться. Все продолжали путь. Бомбардировщики, нагнав нас, стали медленно набирать высоту и скрылись в облаках.

Но вот мы увидели впереди замаскированные самолеты и землянки. Навстречу нам шли летчики и пожилой улыбающийся полковник; он шел с раскрытыми объятьями, как будто встречал своих старых друзей.

— Жаль фотоаппарата нет. Ах, как приятно видеть нарядных людей в штатском. Глядя на вас, не веришь, что рядом передний край.

...Мы выступали на грузовиках, тщательно замаскированных зеленью.

После выступления, уже у самолета, полковник подошел к нам прощаться.

— А вы чего скисли? — сказал полковник летчику, сопровождавшему нас.— Провели в обществе наших гостей столько времени, а выглядите мрачнее тучи.

— Товарищ полковник! Дайте мне любое задание, но только прошу — сопровождать артистов больше не посылайте...

И он рассказал о том, что произошло в лесу.

Лицо полковника вытянулось.

— Знаете, товарищи артисты, нам ведь очень дорога жизнь каждого из вас. И потом, если в ваших светлых, ярких платьях с самолетов вас обнаружили бы, наш аэродром, люди и машины могли стать отличной мишенью для врага...

Нам стало стыдно перед всеми, кто десять минут назад слушал наш концерт.

ЛЕМЕШЕВ ИЗ САПЕРНОЙ РОТЫ

Когда я первый раз поехала на фронт с концертной бригадой, я была счастлива, но немного побаивалась и, укладывая вещи, положила на всякий случай на дно чемодана стерильные бинты и йод.

Через час после вылета с Внуковского аэродрома мы приземлились. Ничто вокруг не напоминало фронт. Не было ни окопов, ни орудий, не было слышно даже отдаленных разрывов.

Нас встретили тщательно выбритые военные, весело помогали нам укладывать вещи в легковые машины, с «ветерком» покатили нас по хорошо вымощенной дороге.

Вскоре мы приехали в маленькую деревушку. В крестьянской избе, куда нас поместили, было чисто и тепло, и стояли уже заправленные по-солдатски койки, а около каждой койки на тумбочках, в банках из-под консервов — полевые цветы.

Весь день к нам приходили военные, и расспрашивали о Москве — о театрах, о кинокартинах, о том, какие вышли книги. И никто не говорил о войне.

Мы стали готовиться к концерту. На узкие койки легли концертные платья, появились зеркала, запахло гримом, духами, раздались звуки настраиваемых музыкальных инструментов. Воцарилась привычная закулисная атмосфера.

Сельская школа, где шел концерт, была тщательно затемнена. Над сценой лозунг: «Советское искусство — фронту». Электричества нет, а вдоль рампы, как в старинном театре, керосиновые лампы. На занавесе из вафельного полотна нашита эмблема Художественного театра — чайка.

Мы все на фронте были первый раз. И понимали, что этот зритель — особенный, зритель, который после концерта не побежит с номерком в раздевалку...

После концерта военные, освещая путь фонариками, провожали нас на ночлег.

Взволнованные этой первой встречей с фронтовиками, мы долго не могли заснуть. Был теплый летний вечер. Окна открыты. Прожекторы медленно, по-хозяйски прощупывали небо. Когда они гасли, звезды казались еще ярче. Пахло акацией. Где-то близко в кустах щелкал соловей. Не верилось, что рядом фронт, что это еще только начало войны и никто не знает, когда она кончится...

На следующее утро нам сообщили, что нас отправляют в 21-ю танковую дивизию. Большой грузовик, обтянутый зеленым брезентом, нас уже ждал. С нами поехали два бойца с автоматами и капитан Ходжаев.

Я решила, что раз нас едут охранять три человека, значит, там-то и начнется настоящий фронт и надо быть ко всему готовой. Я переложила бинты со дна чемодана наверх, узнала номер полевой почты и написала домой письмо уголочком, чтобы обо мне не беспокоились...

В танковой дивизии все концерты шли на воздухе, а жили мы в землянках и блиндажах.

На вечерних концертах нас освещали фарами от грузовиков.

Перед концертом можно было видеть, как бойцы, сидя около своих землянок, чистили сапоги, пришивали свежие подворотнички или брились, прикрепив к дереву зеркальце. Чтобы мы могли разгладить свои костюмы, нам сделали в саду из досок стол.

Однажды, когда мы после концерта уже готовились ко сну, услышали пение. Пел приятный мужской голос под аккомпанемент какого-то струнного инструмента. Мы вышли из своих землянок на воздух. Стоявший около орудия боец тихо сказал:

— Слушаете? Это наш Лемешев из саперной части. Хотите познакомиться?

Боец скрылся, а через несколько минут к нам подошел высокий молодой лейтенант. В руках он держал инструмент, похожий на цимбалу, только с длинной ручкой — нечто среднее между цимбалой и гитарой. Мы познакомились, боец расстелил на траве шинель, мы сели вокруг него. Он рассказал нам, что эта «бандура» (так он назвал свой инструмент) перешла к нему по наследству от его прадеда, который служил еще в оркестре у орловского помещика. «Таких инструментов почти нет. Историческая ценность».