Маленькие дети - [6]

— Тингала-а-айо-о, — напевал Тодд себе под нос, — беги, мой ослик, беги!

— Па-а-апа! — В отличие от самого Раффи, Эрон терпеть не мог, когда кто-то подпевает его любимым песням. — Не пой!

— Извини. Забыл.

Если бы десять лет назад кто-нибудь сказал Тодду — одному из лучших спортсменов колледжа, члену престижного братства, плейбою и горячему поклоннику альтернативного рока, — что когда-нибудь, вместо того чтобы делать карьеру и зарабатывать деньги, он будет целыми днями нянчиться с трехлетним сыном и хлопотать на кухне, мурлыкая себе под нос детские песенки, он вряд ли поверил бы. Тогда Тодд даже не подозревал о существовании Раффи, концертный альбом которого этим летом они с Эроном слушали как минимум дважды в день. Эта музыка теперь сделалась постоянным аккомпанементом к его жизни, как дебютный альбом «Нирваны» когда-то был саундтреком первого года в колледже. Тодд уже наизусть знал не только песни, но и все реплики, с которыми Раффи обращался к аудитории.

«Девочки и мальчики, а вы знаете песню о пяти маленьких уточках?» Пауза, и счастливый рев аудитории. «Ну так вот, сейчас я не буду ее петь».

В отличие от большинства родителей, с которыми ему случалось говорить на эту тему и которые жаловались, что любимый репертуар детей доводит их до умопомешательства, Тодд не стеснялся признаться, что ему нравится Раффи. Мелодии у парня получались заразительными, а сам он казался веселым и простым. В нем не было ни капли дешевой театральности или позы, которая после определенного возраста начинает так раздражать в рок-звездах. По крайней мере, слушая Раффи, можно было не опасаться, что в один прекрасный момент ему снесет башку от героина, он бросит жену и детей и, спасаясь от абстинентного синдрома, вышибет себе мозги, как будто только для того, чтобы продемонстрировать всем, как достали его деньги и слава.

— Папочка? — Эрон с сомнением обнюхивал свой указательный палец.

— Что?

— Ну…

— В чем дело?

— Откуда-то пахнет какашками.

— Ох, Эрон, ну сколько можно говорить, чтобы ты…

— Я не трогал подгузник! — яростно затряс головой мальчик. — Правда-правда не трогал!

* * *

Игра в крушение поезда, очевидно, лучше всего соответствует менталитету трехлетнего мальчика. Эрон изобрел ее сам, и состояла она в том, что сначала два паровоза (которых звали Гордон и Перси в честь героев любимой книжки) с громким пыхтением ехали навстречу друг другу по железной дороге, занимающей половину пола в гостиной, а потом неизбежно сталкивались.

— Зпданнг! — радостно вопил Эрон. По его мнению, поезда должны сталкиваться именно с таким звуком. — Так тебе, Гордон!

— О-ох, — стонал Тодд, когда его паровоз валился на бок. — Как больно, Перси!

И Эрон заливисто хохотал над поверженным Гордоном и над британским акцентом, который старательно изображал отец.

Сколько бы раз ни повторялось крушение, мальчик все так же упоенно орал «Зпданнг!» и радовался бедствиям Гордона (Гордоном всегда был Тодд, и Гордон, разумеется, всегда проигрывал). Только в три года и возможно такое ничем не омрачаемое и бессмысленное счастье. Хорошее никогда не надоедает. То, что нравится, нравится всегда или, по крайней мере, до тех пор, пока тебе не исполнится четыре.

Как ни странно, бесконечные повторения железнодорожного крушения действовали Тодду на нервы гораздо меньше, чем, например, пятое подряд прочтение какой-нибудь книжки или сотый раунд дурацкой игры под названием «Страна леденцов», вероятно, потому, что ее сутью являлось завораживающее для всех бывших и настоящих мальчишек столкновение тяжелых металлических предметов.

— Збданнг!

— О-ох.

Игра прекратилась сразу же, как только Эрон услышал звук поворачивающегося в замке ключа. Забыв о Перси, он вскочил и уставился на дверь, словно готовясь узреть чудо.

И действительно, Кэти, с усталым вздохом бросившая на пол набитую сумку, была чудо как хороша даже после длинного рабочего дня. Она принадлежала к числу тех женщин, видя которых каждый раз заново удивляешься их прелести.

— Мамочка! — выдохнул Эрон и, сорвав с головы шутовской колпак, не глядя зашвырнул его в угол. — Ты пришла!

— Мой малыш! — Кэти опустилась на колени и широко раскинула руки, словно Иисус на плакате, который висел когда-то в воскресной школе Тодда. — Я так скучала по тебе, мой сладкий.

Громко топая, Эрон бросился к матери и зарылся лицом в ее шею, а она с такой нежностью гладила его светлые волосики, что Тодд поспешил отвернуться. Он уставился на все еще зажатый в руке игрушечный паровозик, как будто ехидно подмигивающий ему: «Как больно, Перси».

— А ты, кажется, загорел сегодня, — недовольно покачала головой Кэти, заглядывая в счастливое лицо Эрона. — Наверное, папа опять забыл намазать тебя защитным кремом?

* * *

По будним дням после обеда Тодд ходил в местную библиотеку, чтобы готовиться к квалификационному экзамену, необходимому для вступления в коллегию адвокатов и получения лицензии. Конечно, он мог бы заниматься и дома — им с Кэти удалось оборудовать в маленькой комнате на втором этаже удобный, практически звуконепроницаемый кабинет, — но Тодд чувствовал почти физическую потребность на пару часов вырваться из дому и побыть одному. Бодро шагая по Плезант-стрит, он с удовольствием ощущал себя свободным взрослым человеком, вышедшим прогуляться теплым летним вечером и не обремененным при этом ни коляской, ни требовательным трехлетним тираном.