Маленькая трагедия - [5]

Кто угодно мог советовать, говорить что угодно и сколько влезет, но сам-то Кондрашев проработал в этом мире восемнадцать лет и потому знал, что помочь ему не сможет никто, что он может рвать волосы на голове, может биться лбом в двери, стены, требовать созыва сессии Академии наук или даже внеочередного заседания Генеральной ассамблеи ООН, может писать, жаловаться, ходить, молить, попасть в психушку, в зону, на тот свет, выть, резать вены и самосжигаться в знак протеста - ничто ему не поможет, двери этой не обойти!

Рюмин затащил его, безвольного и мрачного, в курилку у лестницы. Там уже желтела нарядом своим Любочка.

- Да ладно, плюнь, живи проще... - посыпались утешения.

Они все понимали.. Но от них ничего уже не зависело.

- Так чего это вдруг? - спросил Кондрашев как-то неопределенно, пытаясь хоть немного осмыслить положение.

Рюмин нахмурился, но сказал все же, будто выдавливая:

- Да на той неделе Наташка эта, дура, от полнейшего безделья додумалась на спор бумагу одну подсунуть...

- Ага, - оживилась Любочка, чувствуя, что ее опережают, что не от нее узнают новости, - во балбесы, знают, что сам-то все подмахивает не глядя, ну и подложили в стопу, в ту, что на подпись... Ну он мне и врезал! Они ему в стол сунули потом, для хохмы, второй экземпляр! Он со страху чуть не помер прямо в кабинете, все выискивал - где первый да кто подложил!

- Ну и что там было-то? - спросил Кондрашев.

- Где, в столе? - переспросила Любочка.

- Да не в столе, в бумаге!

- А черт его знает, - проговорил Рюмин, - думаешь, эта стерва так запросто расколется?

- Он и мне-то этот второй экземляр не показывал, перед носом тряс, а почитать не дал! - сказала Любочка, вновь встревая в разговор. - Говорят, заявление по собственному, дескать, с такой формулировочкой: в связи с полнейшей некомпетентностью и продолжительными... - Любочка прикрыла рот ладошкой, - запоями прошу уволить меня по собственному желанию!

- Да нет! - резко оборвал ее Рюмин. - Все не так. Там жалоба была, вроде бы наш на верхнего своего писал, понял? Через голову, что, дескать, развалил все, аморален, ну и в таком духе...

Любочка замахала руками:

- Да что ты, это ж ему сразу - крышка! Ведь это ж не анонимка, не-е, навряд ли бы посмели! - Она даже прижала руку к груди.

- То-то и дело, что крышка!

Кондрашев ничего не понимал.

- Короче, чего-то там подмахнул на свою шею, - заключил Рюмин, - вслепую! Но ты молчок только, лады?

- Лады, - вяло согласился Кондрашев.

- А эту дуру, - начал было Рюмин, - мы еще...

- Сам дурак старый! - выкрикнула ему в ухо неизвестно откуда появившаяся Наташа. Она была уже одета, шла к лестнице. - Чего валить-то, кто подсовывал-то?! Я сама про эту хохму только позавчера услыхала, а бумагу у корзинки Любкиной нашла, вот так!

- Ну и что там было, Наташенька? - заюлила Любочка.

Наташа на долю секунды задумалась, даже посерьезнела. А потом резко бросила в лицо Рюмину с усмешечкой ядовитой:

- А то, чтоб Наталье Петровне отпуск дали на две недельки, а вам чтоб киснуть тут, в стекляшечке, ясно?!

Она громко рассмеялась и, оттеснив Кондрашева плечом, побежала к лестнице.

Минуты две все смотрели ей вслед.

Потом Рюмин сказал:

- Да ладно, через месячишко придешь, шеф отходчивый, все забудет! Сейчас-то и мне ему на глаза неловко показываться.

Кондрашев знал, что "шеф" отнюдь не отходчивый, наоборот, на редкость злопамятный и подозрительный. Но ему не оставалось ничего иного. Надо было идти в кабинет.

Когда он распахнул дверь, Михаил Максимович сидел в кресле, блаженно улыбаясь, поглаживая прижатый к груди мятый листок бумаги. Заметив вошедшего, он испуганно дернулся, сунул листок во внутренний карман пиджака.

- Опять вы?! - спросил холодно.

Кондрашев не успел и рта раскрыть.

- Не сидится на своем рабочем месте?! - Голос Михаила Максимовича приобрел какой-то злобный оттенок, глаза сузились. - Ничего, я поговорю с вашим начальством, чтобы подтянули дисциплину, ишь разболтались! Выйдите отсюда!

- Михаил Максимович, у меня важнейшее...

- Вы меня не поняли, милейший? - На полном лице появилась спокойная, даже умиротворенная улыбка, хотя голос продолжал дрожать. - Идите, идите! И старайтесь не попадаться мне на глаза! Ну, в чем дело, провожатые нужны?!

Кондрашев в полнейшем помрачении стоял столбом, прижимая к бокам портфель и рулоны.

- Та-ак-с, понятненько, - выдавил Михаил Максимович. Он заметно нервничал, видимо, прокручивая в мозгу самые неожиданные варианты, предполагая, что от него чего-то требуют за молчание. - Поня-атненько! Говори, чего хочешь, что надо? заключил он довольнотаки фамильярно - не раскланиваться же перед очередным шантажистом.

Кондрашев ожил, вновь сверкнула перед его мысленным взором вершина. Пахнуло в лицо горними ветрами. Забрезжило сказочное сияние.

- У меня очень серьезная работа, открытие, Михаил Максимович, двенадцать лет...

Начальник недовольно поморщился, отмахнулся. Он давно не верил ни в какие "открытия". А вот прикрыть могли вполне, запросто.

- Только голову мне не морочь. Слушай, на место этой стервы хочешь, сюда к нам?

Такого поворота Кондрашев не ожидал. Не затем пришел. Хотя предложение было очень заманчивое. Но, с другой стороны, эта самая Наташа ему жизни не даст, только лишь попробуй он...