Маленькая торговка прозой - [26]

Это меня как-то сразу успокоило.

Я встал. Перестелил аккуратно постель. Снова лег и стал смотреть в потолок. В дверь постучали. Робко, три раза. Жюли. Три застенчивых знака примирения. Вскакиваю, открываю. Клара. Она поднимает глаза. Улыбается. Входит. И говорит:

– Жюли нет?

Я вру:

– Уехала на встречу.

Клара верит.

– Да, она уже давно не работала.

Я поддакиваю:

– Странно, что она хотя бы половину положенного срока отсидела дома.

Один из тех разговоров, когда каждый говорит о своем.

– Она вернется через две недели с новой статьей, – уверяет Клара.

– Или через три месяца.

Молчим.

Оба.

– Присядь, Кларинетта, не стой.

Взяв меня за руки, она садится на краешек постели.

– Я должна сказать тебе кое-что, Бенжамен.

И, естественно, замолкает.

Я спрашиваю:

– Ясмина вернулась к себе?

– Нет, она внизу, слушает историю Тяня. Она хочет остаться со мной еще на одну ночь рядом.

Потом:

– Бенжамен?

– Да, моя хорошая?

– Я беременна.

И добавляет, как будто я нуждался в этом уточнении:

– Я жду ребенка.

13

– Я согласен, Ваше Величество.

– Отлично, мой мальчик! С вашим талантом актера, импровизаторскими способностями, даром рассказчика и невероятной общительностью вы произведете фурор, вы станете мифом, каких еще не бывало.

– У меня несколько условий.

– Слушаю.

– Во-первых, финансовый вопрос. Я хочу один процент с каждого проданного экземпляра, и это задним числом распространяется на все романы, авторство которых я должен буду признать за собой. Я хочу пять процентов от продаж за границей, чек за каждое интервью; далее, я беру мою сестру Клару в качестве личного фотографа с эксклюзивными правами, и, естественно, за мной сохраняется мой оклад в издательстве.

– Со всеми этими подсчетами, Малоссен, обращайтесь к Калиньяку, я в этом не разбираюсь.

– Зато вы прекрасно разбираетесь в том, чтобы отдавать распоряжения.

– Другие условия?

– Всего одно. Я хочу познакомиться с настоящим Ж. Л. В. Я не собираюсь спускаться в шахту, даже не зная, кто меня туда отправляет.

– Само собой. У вас встреча с Ж. Л. В. сегодня ровно в шестнадцать тридцать.

– Сегодня?

– Да, я уже договорилась. Тот, кто знает вас так, как я, ни на минуту не допустил бы, что вы откажетесь.

***

В Кларе кто-то живет? Кто-то маленький поселился у нее в животе? Это возвращение Сент-Ивера через окно? Очередной плод любви? Еще один карапуз Малоссенов, освобожденный в момент приземления от груза в лице своего папаши? Оно скоро родится? Одно неосторожное движение? Значит, оно всплывет? Оно выйдет однажды на улицу? Оно пройдет мимо газетных киосков? Оно будет вбирать в себя жизнь, раскрашенную во все цвета радуги? Жизнь еще раз посмеялась над небытием? Из огня да в полымя? Не успеет созреть, как окажется в зубах прожорливого мира? Во имя любви, прекрасной любви? И весь остаток жизни оно будет пытаться понять? Оно будет себя создавать? Каркас из иллюзий на шатком фундаменте убеждений с метафизическими стенами, мебель, изъеденная червем сомнений, ковер-самолет переживаний? Оно пустит корни на своем необитаемом острове и будет посылать невидимые сигналы проходящим мимо судам? Да... И оно само устремится к другим берегам. Оно будет есть, будет пить, будет курить, будет думать; потом оно решит лучше питаться, меньше пить, бросить курить, избегать глубоких размышлений и отодвинуть куда-нибудь подальше свои переживания. Оно станет реалистом. Оно будет давать советы своим собственным детям. И ради них поверит в будущее, а как же иначе. И потом оно вдруг разуверится во всем и будет прислушиваться только к своим трубопроводам, смазывать свои болты и следить за сливом отработанного масла... не особенно, впрочем, на все это надеясь...

И все же существует кое-что, в чем можно не сомневаться: это то, что зависит от меня. Если в Кларе кто-то живет, если моя маленькая Клара даст кому-то жизнь, уж поверьте мне, то, что родится, родится богатым! Богатым не надеждами или чувствами, или, того лучше, избытком нервных клеток, которые не восстанавливаются – это от нас не зависит, – но богатым деньгами, черт меня побери, бумажными и металлическими, медными и деревянными, золотом и серебром, капустой зеленью... Я сколочу для него такое состояние, рядом с которым сбережения Ротшильда покажутся грошами на карманные расходы среднего студента. О! Я знаю, это не обеспечит ему счастья, но, по крайней мере, это освободит его от мысли, что деньги делают счастливым; и потом, это избавит его от необходимости работать, и он сможет думать, что работа – это награда. Он сможет жить припеваючи, малыш моей Клары, и, принимая во внимание космополитизм Ж. Л. В., он сможет припевать на всех языках мира: в долларах, в марках, в рублях, в пиастрах, в иенах, в лирах, в гульденах, во франках, даже в экю. Он может припевать на эсперанто, если ему подойдет тональность! Что он будет делать со своим денежным мешком, меня меньше всего интересует. Будет ли он их вкладывать, распределять или спускать, потратит на обездоленных или сделает себе статую из платины в полный рост, меня не волнует! И если он отправит меня в богадельню, когда я растеряю все свои зубы, я отправлюсь туда счастливый, зная, наконец, и имея тому наглядное подтверждение, что жизнь не бессмысленна.