Маленькая притворщица - [2]

Она стояла в нерешительности; наконец из темноты раздался чей-то хриплый голос:

— Ici, 'moiselle![3]

Перед ней открылась другая дверь, в проеме которой виднелся неяркий свет.

На столе посреди комнаты горели свечи; вокруг сидело шестеро мужчин. Как только Иона вошла, двое из них поднялись; один тотчас отступил в тень, а другой повернулся к девушке.

— Вот я и здесь, полковник, — сказала она, слегка улыбнувшись.

— Я в тебе не сомневался.

Полковник Бретт был высоким, плотным мужчиной; его румяное лицо излучало жизнелюбие и говорило о добродушном нраве. Его крепкое, теплое рукопожатие моментально успокоило Иону, и она почувствовала, как все тревоги и страхи, преследовавшие ее последние несколько дней, куда-то улетучились.

Девушка с облегчением вздохнула и откинула на плечи капюшон. Полковник снова повернулся к столу.

— Джентльмены, — сказал он, — это та самая леди, о которой я вам рассказывал.

Четверо мужчин поднялись и поклонились Ионе; она почувствовала на себе их изучающие взгляды. Полковник подвел ее к столу и придвинул стул.

— Присаживайся, моя дорогая, — ободряюще сказал он. — Хочешь вина? Или, может быть, чашечку кофе?

— От кофе я бы не отказалась, — ответила девушка.

Принесли горячий и очень крепкий кофе. Осторожно прихлебывая обжигающий напиток, Иона незаметно изучала присутствующих. Теперь, считая полковника Бретта, за столом сидело пятеро джентльменов, но одно место — это было кресло во главе стола — все еще пустовало.

Тот, для кого оно предназначалось, по-прежнему предпочитал оставаться в тени, но девушка знала, что этот человек внимательно следит за всем происходящим.

Все мужчины, сидящие рядом с ней за столом, как она успела заметить, были среднего возраста или немного старше, и все они, включая полковника, были шотландцами — а значит, изгнанниками своей родины.

Внезапно Иону охватил сильный приступ ностальгии, такая тоска по дому, что у нее к горлу подкатил комок, и она почувствовала, что слезы вот-вот брызнут у нее из глаз.

Какой знакомой ей вдруг показалась эта комната, наглухо зашторенные окна, свечи, недопитое вино в высоких бокалах и клубящийся в воздухе табачный дым… Как хорошо она помнила эту атмосферу, эти приглушенные голоса, споры, затягивающиеся до самого рассвета, и тоску, невыразимую тоску в глазах людей, которая, объединяя их общим страданием, делала их лица похожими…

Только сейчас девушка осознала, как бесконечно одинока она была эти долгие два года!

Иона молча сидела на своем стуле с высокой спинкой, но ее ярко-рыжие волосы, искрящиеся в бликах свечей, словно огненный факел, притягивали взгляды всех присутствующих.

Наконец полковник Бретт заговорил.

— Иона, — начал он, — я ждал тебя, и теперь, когда ты здесь, я могу перейти непосредственно к делу, которое касается каждого из нас. Но прежде я должен удостовериться в том, что ты не передумала. Если ты чувствуешь, что не готова… Одним словом, дитя мое, не бойся отказаться, пока не поздно; мы поймем тебя и примем твое решение, каким бы оно ни было.

Вместо ответа, Иона лишь опустила глаза, и ее длинные темные ресницы почти коснулись бледных щек.

— Итак, джентльмены, — продолжил полковник, — вкратце положение дел таково. Большинство из вас, должно быть, помнит Джеймса Драммонда. Он был одним из нас, тем человеком, кого мы все любили и кому доверяли. А как храбро он сражался за старого претендента[4] в пятнадцатом году! Джеймс Драммонд умер два года назад. Я знаю, что для него значила Шотландия, и знаю, что, даже умирая, он жаждал только одного — чтобы наш законный король снова взошел на престол. Джеймс был опекуном Ионы — девушки, которую вы сейчас видите перед собой, — и сам с младенчества воспитал ее. О ее происхождении доподлинно известно только то, что она — истинная шотландка, хотя ни разу не видела своей родины.

Полковник замолчал и посмотрел на Иону:

— Я все правильно говорю, милая?

Девушка лишь кивнула в ответ; в глазах у нее стояли слезы.

— Теперь, когда вы немного познакомились с этой юной леди, джентльмены, — продолжил полковник, — я, пожалуй, перейду ко второй части своего рассказа. Несколько недель назад известный всем вам отец Алан Макдональд поведал мне одну довольно странную историю. Некий священник, француз, с которым он состоял в добрых отношениях, однажды попросил его навестить одну из своих прихожанок, которая была при смерти и хотела исповедаться. Отец Макдональд подумал, что, должно быть, женщина — шотландка и француз пригласил его помочь, так как сам недостаточно хорошо владеет нашим языком. Они пришли в какую-то бедную лачугу, где и нашли несчастную старуху. Жизнь в ней уже едва теплилась, но, увидев отца Макдональда, она невероятно обрадовалась и заявила, что не имеет права умереть, прежде чем не поведает ему нечто очень важное. Она рассказала, что ее зовут Джинни Маклеод и что она была нянькой маленькой дочери герцога Акрэ. Семнадцать лет назад, в 1733 году, герцог со своей семьей пересек пролив и направился в Вену, чтобы нанести визит императору Карлу. На обратном пути корабль попал в страшный шторм. По словам отца Макдональда, в этой части повествование старой Джинни Маклеод стало несколько сумбурным и бессвязным, но я не нахожу в этом ничего странного: в подобной ситуации любой бы потерял голову от страха. Как бы то ни было, через некоторое время она обнаружила, что сидит в шлюпке и держит на руках ребенка — рыжеволосую дочь герцога. На веслах сидел лакей (слуга, камердинер) герцога, в которого Джинни, к слову сказать, была влюблена на протяжении нескольких лет. Но вскоре ее радость сменилась отчаянием и скорбью — через несколько часов, проведенных в открытом море, малышка умерла. Отупев от горя, жажды, голода и морской болезни, последующие трое суток Джинни Маклеод провела в полузабытьи; но, к счастью, их шлюпку заметили французские рыбаки и доставили их к берегам Бретани. Когда через несколько дней Джинни окончательно пришла в себя, то с ужасом осознала две вещи: во-первых, оказалось, что ее возлюбленный — его звали Эварт — спасаясь с тонущего корабля, не взял на себя труд даже поинтересоваться судьбой герцога, герцогини и других людей, оставшихся на судне; а во-вторых… во-вторых, этот человек прихватил с собой все драгоценности, принадлежавшие его хозяевам. Отец Макдональд говорит, что у него нет никаких оснований сомневаться в правдивости рассказа Джинни Маклеод. Она была шокирована и напугана поступком Эварта, но не стоит забывать о том, что она любила его. Кроме того, она отлично понимала, что ей просто невыгодно сдавать Эварта властям — в незнакомой, чужой стране ей больше не на кого было рассчитывать. Вскоре она вышла за него замуж, а на деньги, вырученные от продажи драгоценностей герцога, супруги смогли открыть маленькую лавку на окраине Парижа. Через некоторое время Эварт заболел лихорадкой и умер; Джинни осталась совершенно одна. Дела в лавке шли неважно, и ей пришлось подрабатывать прачкой. Но все это время ее тяготило бремя греха, совершенного ею и ее мужем, и, умирая, она умоляла отца Макдональда рассказать герцогу всю правду. Она сказала, что дитя не мучилось перед смертью: девочке было около трех лет от роду, и все время, пока их шлюпка дрейфовала в открытом море, она была без сознания. Джинни удалось сохранить миниатюру, оставшуюся без своей драгоценной рамки, много лет назад проданной Эвартом, и браслет, который был надет на запястье малышки. Перед смертью Джинни Маклеод попросила, чтобы их вернули законному владельцу. Вот эти две вещицы.